Марина Дяченко - Ордынец

А на следующий день утонул четвероклассник Торгун, утонул на глазах парочки приятелей, не внявших лекции и отправившихся на пляж безо всякого присмотра...

Похороны четвероклассника произвели на Юльку самое черное впечатление. Под гнетом тягостных мыслей она не заметила, как необычно мягок Ордынец, как он не отходит от нее ни на шаг.

Остаток дня они провели в парке над Плотиной; чудовищное сооружение казалось в тот день красивым, даже изящным, а Юлька не могла отделаться от звучащего в ушах шепота болтушки Петренко: под Плотиной, под Плотиной, под Плотиной...

- Под Плотиной, - сказал Ордынец. Юлька вздрогнула.

- Хочешь конфету? - спросил Ордынец. Он никогда не угощал ее конфетами. Она его угощала.

- Хочу, - ответила Юлька механически.

Он порылся в карманах и вытащил на свет маленькую тощую «барбариску»:

- На.

Юлька взяла. Конфета была теплой от тепла его тела. У Юльки почему-то забегали мурашки по коже.

- Тебе страшно? - спросил Ордынец.

Юлька не могла понять. Ей было не столько страшно, сколько тревожно и не по себе - и в тоже время ей льстило внимание Ордынца. Он впервые разговаривал с ней, как с равной.

- Тебе страшно, Юль?

Она внимательнее вгляделась в его глаза - и вдруг отшатнулась. На нее глядел огромный желтобрюхий варан.

- Глупая ты, Фетисова, - сказал Ордынец.

Глаза у него снова были вполне человеческие, и Юлька подумала в замешательстве, что вараны вовсе не плохи. Страшненькие - это да, но людей же не жрут, это вам не крокодилы...

Под плотиной закричал пароход. Не терпелось в шлюз, наверное.

- Глупая ты, Фетисова... Потому что маленькая.

- Побольше тебя... - вяло огрызнулась Юлька и вдруг поняла, что Ордынец, который ниже на голову, непостижимым образом глядит на нее сверху вниз.

Он усмехнулся, и тогда она действительно испугалась. Глаза его, как буравчики, ввинтились в ее глаза - так, что больно, страшно, ой...

Она не сразу поняла, что отступает, пятится, как кот с шерстяным носком на морде. Наткнулась спиной на какой-то ствол и замерла; Ордынец смотрел теперь с обидой:

- Ну вот... Давай, убеги от меня, еще на помощь позови...

Он повернулся и пошел к остановке автобуса.

Юлькины щеки медленно покрывались красным - сильнее облегчения оказался стыд за свой смешной страх и горечь, что вот, мол, Ордынец впервые со мной по-настоящему говорил, а я...

Она почти догнала его, когда он стал и оглянулся:

- Знаешь, что такое аварийная система?

Юлька молчала. Ей было не до того. В ее стиснутом кулаке мокла теплая «барбариска».

- Это система, которая... Ничего не делает. Бесполезная. А потом вдруг... становится полезная. Вдруг. Ненадолго... Не ходи за мной.

Он ушел, а Юлька села в траву и разревелась.

Ночью задрожала земля. Стеклянные подвески на люстре звенели, как мартовские сосульки. С кухонного стола упала чашка.

Юлькин отец был на дежурстве, мама за руку вытащила ее во двор, где уже толпились полуодетые соседи, и слово «Плотина» растекалось по толпе, и вместе с ним растекалась по телу холодная цепенящая волна.

В Плотине трещина. В Плотине...

Той ночью город познал страх обреченности.

В черном небе рокотали вертолеты. На них косились с надеждой и ненавистью - они увозили избранных, оставляя прочих на погибель. Несколько «вертушек» так и не смогли подняться с местного аэродрома - пали под натиском безумной, жаждущей спасения толпы. Кто-то забивался в подвалы, кто-то влезал на верхние этажи; те и другие были одинаково беспомощны. По радио передавали легкую музыку, и телефон не работал; на вокзале едва не снесли с рельс целый поезд - хоть ясно было, что поезд никого не спасет, спасти может только чудо...

В ту ночь Юлька вспомнила давний сон - будто она лежит на дне зловонного моря и хочет встать. Очень хочет встать... Очень.

А утром легкая музыка по радио прервалась, и испуганный голос дикторши попросил сограждан не волноваться, поскольку угрозы нет никакой и самое время спокойно лечь спать...

Плотина стояла. В фейерверке прожекторов и тройном оцеплении - но стояла, и город не верил своим воспаленным глазам.

Юлька заснула под утро, и на грани сна и яви ей привиделось странное.

Она увидела, как навстречу живой черной стене, в которую превратилась сорванная Плотина, навстречу чьему-то темному желанию свободы встает угловатая детская фигурка.

Слухи и страхи жили долго. Газеты отговаривались сумбурно и невнятно, на дорогах дежурили зелено-пятнистые патрули на тяжелых военных машинах. Говорили, что правительственная комиссия несколько раз меняла свой состав. Ругали инженеров Плотины. Поговаривали и о диверсии. Плотина была по-прежнему оцеплена войсками, но выглядела по-прежнему - величественно и жутковато.

В одной из районных больниц лежал мальчик с частичной потерей памяти. Осенью ему предстояло прийти в шестой «А» класс и встретиться там с Юлькой Фетисовой.

Звали его, как теперь точно выяснилось, Павликом. Он сильно вытянулся, белобрысые волосы чуть потемнели; войдя в класс, он не мог найти своего прежнего места.

Тридцать девять пар глаз изучали изменившегося одноклассника. Юлька по-прежнему сидела на первой парте; Ордынец невидяще скользнул по ней глазами.

Юльке потребовалось всего несколько дней, чтобы догадка облеклась уверенностью. Новый Ордынец не был тем Ордынцем, которого она знала - но вместе с тем это был тот самый мальчик.

У него был голос Ордынца - но другой словарный запас. Он отставал по всем предметам, он был болтун, много смеялся и подлизывался к Степке Васенцову. На одной из перемен он повздорил с Саенко и принялся плевать в него - кстати, все время промахивался.

Юлька подошла к нему только однажды:

- Ордынец!

Он настороженно насупился, будто ожидая подвоха:

- Чего?

Глядя в знакомые - и пустые - глаза, Юлька впервые осознала свою потерю.

Через месяц Ордынец прочно влился в прежде презираемый им коллектив; учителя переглядывались - и ставили четверки за его убогие, троечные ответы. Из жалости, надо полагать. Или по старой памяти.

Шестой «А» вздохнул спокойнее; Юлька Фетисова каждый день приходила в парк над Плотиной. В ее пенале хранилась старая липкая «барбариска».

Усевшись на скамейку, Юлька смотрела на чаек и молилась.

Она молилась: Ордынец. Я не знаю, кто ты или что ты. Я не знаю, где ты. Я прошу тебя прийти ко мне, показаться хоть на минуту. Я умру, если ты не придешь.

Миновала осень, потом зима, прежний Ордынец не вернулся и Юлька не умерла. Теперь она ходила в парк гораздо реже.

...В середине девятого класса Фетисова съездила в Наев и купила дымчатые очки в тонкой оправе; еще через несколько месяцев на школьном балу красавиц ей единогласно присудили первое место.