Максим Волосатый - Воины клевера

Следующие месяцы Ирил плакал каждую ночь. Мама тоже плакала, он иногда слышал. Он думал, что что-то изменится, что однажды они проснутся, а Тахора нет. И снова будет все по-прежнему. Но дни шли, а торк все так же по утрам жестоко поднимал мальчишку до рассвета, не давая тому ни на секунду задержаться в теплой постели. Выгоняя в ледяную утреннюю хмарь и заставляя целый день с утра до вечера выполнять его безумные требования. Надо отдать торку должное — он учил. Учил всему: от боя со странным торкским мечом в руках до перевязывания ран. От умения поймать в мутной прибрежной воде зазевавшуюся мелкую Тварь до искусства прятаться на голой земле. Найти еду в пустынных холмах, без ушибов упасть с дерева, согреться ночью маленьким куском тряпки. И так — до бесконечности. Но первое, чего он требовал, было выполнение приказов. Если Тахор пролаивал «стой», останавливаться нужно было тут же. Если он бросал «замри», то, что бы ты ни делал — в носу ковырялся или суп глотал, — замри и не дыши. Непослушание торк карал. Жестоко. Сколько раз мать в слезах убегала в другую комнату, когда Ирил выл от боли, держась за горящую огнем руку или ногу, пострадавшую от разъяренного Та-хора. Мать плакала, но каждый раз после разговора с торком все возвращалось на круги своя. Ирил злился и страдал — мама, оказывается, тоже хочет ему зла. И ведь не похвалит никто никогда…

И только через пару лет вымуштрованный Ирил, с вечно сведенными злой судорогой скулами, начал потихоньку видеть пряники между нескончаемых кнутов. Он, наконец, начал видеть разницу между «ладно», «неплохо» и «хорошо». Он даже смог один раз оцарапать мечом руку Тахора, за что был удостоен отдельной трепки (не за то, что достал, а за то, что открылся при этом). А еще через полгода он начал понимать, для чего Тахор издевался над ним, требуя беспрекословного подчинения.

Тогда, на берегу, он только хотел аккуратно достать из воды плавающую касанию — красивого водяного зверька, похожего на цветок. Эти тварюшки жили дома в горшках с водой достаточно долго, радуя своей красотой. Ирил уже начал тянуть руку, как сзади Тахор резко каркнул: «Замри!» Тело само работало, годы безжалостного учения даром не прошли — Ирил замер, как двигался, чуть не падая от неудобства. Он вцепился в край берега, вися из последних сил, и, стискивая зубы, ждал разрешения на что-нибудь. Хоть в воду, что ли, упасть.

Серебристая тень, невесомая и невидимая в воде, прочертила дугу, каким-то чудом не достав до его вытянутой руки. Руку обдало дуновением воздуха и брызгами. Абарат, убийца-невидимка, беззвучно разинул пасть с ядовитыми присосками, плеснул хвостом и ушел в глубину. Обычно они так близко к берегу не подплывают, а вот поди ж ты… Тахор молча подошел к все еще замершему Ирилу (шевелиться никто не разрешал) и отдернул его назад. Ирил завалился на спину, ожидая трепки. Все еще пребывая в той же неудобной позе: Тахор по-прежнему не давал команды отмереть, — он зажмурился.

— Можно, — Ирил открыл глаза и увидел удаляющуюся спину торка.

Тот так ничего и не сказал больше, но Ирил и так все понял. Умному достаточно, как любил цитировать кого-то сам Тахор. Все годы неимоверного напряжения, издевательств и слез сложились в один короткий всплеск хвоста. Стоило ли онотого? Ирил подумал — и решил, что стоило. А еще он подумал, что никто из его друзей ничего не смог бы сделать. И лежали бы они сейчас на дне, холодные и недвижимые, а абарат вился бы вокруг, высасывая потихоньку кровь.

Вот для чего он все это терпел.

Оказалось, не только для этого.

Однажды вечером, когда Ирил сидел на берегу, любуясь солнцем, уходящим в море и заполняющим все вокруг зыбким призрачным светом, тихий шорох за спиной выдернул его из блаженного безделья. Тахор. Обычно он ходит неслышно, а раз дал себя услышать, значит, не по делу пришел.

— Учитель, — не поворачивая головы, поздоровался Ирил.

— Сиди, сиди, — Тахор устроился рядом.

Торк сел и замолчал. Минуты текли, зеленоватое марево обволакивало мир. Но все ж таки Тахор не был тем, с кем Ирилу комфортно было молчать. Он оставался высшим существом, учителем, наставником, командиром. Он был из мира работы, тренировок, жизни и смерти. Из материального мира. Ему не было места в этом закате. Не то чтобы Ирил переживал, что торк сидит рядом, но молчание тяготило, и Ирил не выдержал. Маленький камешек сам по себе поднялся с края обрыва и, прочертив замысловатую дугу, без всплеска вошел в воду. Круги побежал в разные стороны, нарушая недвижимую гармонию.

Свои способности, позволяющие ему играть с предметами, подбрасывая их, разламывая и трансформируя, Ирил давным-давно спрятал глубоко внутрь: Тахор категорически запрещал заниматься этим без него, а лично возвращался к занятиям очень и очень редко. Он говорил, что с хальер нельзя играть, как с куклами. Еще в самом начале, каждый раз, когда у Ирила получалось что-то против его воли, как тогда, с горшками, Тахор свирепел. Наказание за хальер было не в пример тяжелее, чем за все остальное. Вот и пришлось забыть о своих способностях. Но только не сейчас. Сегодня другой случай. Это его закат, и торку нечего здесь делать.

Смотря на разбегающиеся по воде круги, Ирил инстинктивно сжался. Вот сейчас ему прилетит… Но Тахор, как ни странно, заговорил по-другому. Мягко и негромко. Ирил напрягся, не в стиле учителя было так разговаривать.

— Ты знаешь, мальчик, почему я не учил тебя никогда вот таким вещам? — Тахор не повернул головы. Так и остался сидеть — уродливый профиль на фоне волшебного зеленого

заката.

— Нет, — Ирил затаил дыхание. Никогда раньше торк не поднимал тему хальер. Запрещал — и все. Без объяснений. — Вы не говорили об этом, учитель.

— Правильно, — Тахор неспешно достал из кармана трубку и начал набивать ее табаком. Ирил уже знал, что у торков курение трубки считалось принадлежностью к сословию са-раси {«уважаемый» на торкване), боевому дворянству торков. Тахор никогда не рассказывал про Желтый Лепесток, но по многим и многим мелочам Ирил давно понял, что в свое время торк занимал там далеко не последнее место. — Правильно. Потому что я не шаман, а учить тебя чему-то, не будучи в этом мастером, неправильно. Вобью тебе не те рефлексы, а они потом тебе жизни будут стоить.

Он помолчал, раскуривая трубку. Закат умирал, оставляя за собой тихую дымку чего-то рвущего сердце. Неяркие звезды Севера потихоньку отвоевывали у уходящего солнца темнеющее небо.

— И еще одно обстоятельство есть, — торк вроде негромко сказал, выдыхая дым, но Ирил подпрыгнул. Слишком резко хриплый каркающий голос прорезал тишину вечера. — Тебе не место здесь, мальчик.