Марина Дяченко - Вирлена

Печально усмехнулся колдун:

- Но разве ты не получила свое счастье? Разве твой муж, которого я вызволил, не любит тебя больше жизни? Разве ты сама не готова была умереть, лишь бы вернуть его?

- Да, - сказала Вирлена, - все так. Но горько и тоскливо мне жить на свете, и серо, и пусто, и больше не будет лета - только зима да осень. Плачу я, думая о бедном Кирияшике - но люблю его, как мать, а а не как жена. Не быть нам счастливыми; умоляю, возьмите меня к себе.

Снова усмехнулся колдун, и еще печальнее:

- Разве ты не видишь, что я страшен и уродлив, а твой муж - молод и красив?

- Да, - сказала Вирлена, - но он не может быть таким сильным... и таким нежным, таким ласковым... и таким безжалостным!

Молчал колдун, и глубоко запали его горящие глаза. Снег валил и валил, и все глубже утопала в нем Вирлена.

- Что ж, - сказал наконец колдун. - Твое прозрение запоздало. Ты ушла от меня на рассвете, а я ведь не гнал тебя... Я вернул тебе Кирияшика, как ты хотела. Сейчас ты хочешь наоборот; кто знает, что тебе вздумается завтра? Нет, уходи, ты не нужна мне!

И он вернулся к своей работе.

И Вирлена пошла назад.

Улегся снег, и вышло солнце, и ярким-ярким был новый день. Вот и околица; треглавая осина стояла голая и чуть поскрипывала на морозе ветвями.

...На своих же косах.

Светало. На месте костра осталась только груда угольев.

- Вот так штука, - пробормотал юноша, - ты будто сам был там и все видел...

Обладатель трубки усмехнулся, по своему обыкновению. Седоусый крякнул, в замешательстве потирая затекшую спину:

- Да... Вот это да уж...

Стоял тот самый предрассветный час, когда ночь уже сбежала, а утро еще не вступило в свои права.

- Вот так штука... - снова протянул юноша, - но какая же из этих историй... Я хотел спросить, как оно было на самом деле?