Марина Колесова - Чародейка. Власть в наследство.

— Иди, вымой руки, достань себе тарелку с ложкой, садись и ешь…

Помолчал немного, а потом раздраженно добавил, — Тебе еще не надо сказать, что каждую ложку в отдельности надо брать в рот, а еду глотать? Не надо? А то я могу…

Он сердито посмотрел на девочку. Однако его ученица, будто и не замечала его раздраженного тона. Она молча выполнила все его указания, села за стол и спокойно, не поднимая глаз, принялась есть. Виард покачал головой и тоже взялся за ложку. Ели они молча. Закончив трапезу, Виард поднялся.

— Когда доешь, убери со стола посуду, ополосни ее над тазом и можешь сходить к озеру, искупаться… это недалеко, по тропинке вдоль опушки через березняк и направо… — произнес он, — потом подошел к сундуку стоявшему в самом дальнем углу избы и, достав оттуда подушку и пару больших меховых одеял бросил на большую широкую лавку стоявшую недалеко от окна, — Спать будешь там… Все поняла? На этот раз я все тебе сказал?

— Да, учитель… — девочка тоже встала из-за стола, собрала посуду, ополоснула ее, убрала на полку и вышла из избушки.

Проводив ее недобрым взглядом, Виард устало опустился на лавку. Он не представлял, как сможет, особенно после стольких лет одиночества, сосуществовать с такой своеобразной ученицей.

"Ничего, обломается", — решил он и ошибся.

Все последующие дни постепенно заставляли Виарда убедиться в том, что он бессилен, хоть как-то повлиять на поведение своей ученицы. Она почти не разговаривала, односложно отвечая лишь на конкретные вопросы, да и то не всегда. Молча и неторопливо выполняла любую работу, ничего не просила и ни о чем не спрашивала. Все, попытки Виарда заставить ее хотя бы сразу отвечать на вопросы или что-то сделать более быстро оказывались безрезультатными. Она безмолвно сносила побои, при этом абсолютно не меняла своего поведения, будто это вовсе не ее только что жестоко наказали.

Магию его ученица не использовала. Лишь однажды Виард оказался свидетелем нарушения этого правила, когда, выполняя его приказ и затачивая меч, Къяра, словно любуясь оружием, провела по лезвию рукой и сталь под ее ладонью, сверкнув искрящейся радугой, преобразилась на глазах, делаясь прочнее, крепче и острее. Тогда Виард избил ее так, что девочка несколько дней с трудом ходила.

После этого магию его ученица больше не применяла, а также почти совсем перестала говорить. В ее лексиконе осталось лишь два выражения "да, учитель" и "нет, учитель". Все вопросы, на которые нельзя было так ответить, она игнорировала. Если же Виард пытался заставить ее ответить, в глазах ее появлялось выражение такого ледяного презрения, что Виард чувствовал, что девочку скорее можно убить, чем заставить сказать хоть что-то.

С этого момента общение с ученицей стало для него абсолютно невыносимо. Порой ему хотелось попросту удавиться, чтоб только не видеть этот холодно-мрачный надменный взгляд… Поэтому, когда в условленный срок он увидел дым костра приехавших за его шкурами торговцев, он принес им лучшее, что у него было, и потребовал, чтобы они срочно привезли ему самогон. Торговцы не заставили себя ждать и практически тут же привезли, причем столько, что запаса должно было хватить минимум на год беспробудной пьянки. И Виард запил.

Его ученица никак не отреагировала на то, что уже с утра Виард стал пить и пить столько, что к вечеру просто не мог стоять на ногах. Казалось, она живет в каком-то параллельном мире, а здесь ее не интересует и не волнует ничего…

Через месяц запоя, Виард понял, что уже и самогон не спасает его от чувства ненависти, которое девочка рождала в его душе одним своим присутствием. Сидя за столом, после очередной выпитой бутылки, подперев голову руками, он наблюдал как его ученица, сидя у окна, зашивает его рубашку.

Прямая спина, гордая осанка, чуть склоненная голова. Вся поза девочки говорила, что она лишь снизошла до этой работы, которая абсолютно не интересует ее, однако будет сделана хоть и неспешно, но четко и аккуратно, потому что по-другому его ученица не делает ничего.

— И сколько же мне еще выносить тебя здесь? — не ожидая ответа, скорее сам для себя хрипло спросил Виард.

К его изумлению девочка вскинула голову, холодно посмотрела на него и сухо произнесла:

— Владетель уже ответил на этот вопрос.

В первый момент Виард опешил от неожиданности, а потом, не отводя глаз от девочки, спросил:

— Почему он прислал тебя сюда?

— Это — наказание… — тихо ответила девочка и отвела взгляд.

— Что?! Наказание ты говоришь? Так ты мое наказание? — Виард тяжело поднялся и подошел к девочке. Ярость смешанная с алкоголем туманила его разум.

Схватив девочку за плечи, он с силой тряхнул ее и, сдернув с лавки, рывком поставил перед собой.

— А ну рубашку сними, мое наказание!

Девочка молча расстегнула рубашку, сняла ее, положила на лавку рядом с собой и замерла, ожидая его дальнейших указаний.

Но Виард не торопился, он шагнул к ней, поднял с лавки ее рубашку, потом отступил и по-мужски оценивающе оглядел девочку.

Та перехватила его взгляд, и тут же словно свинцовая тяжелая плита навалилась изнутри на Виарда. Он осел на пол не в силах даже шевельнуться.

— Еще раз так посмотришь, умирать будешь мучительно и долго, — прошептала девочка и сняла морок.

Виард медленно поднялся, швырнул ей рубашку и хрипло приказал, — Оденься и подай мне плеть!

Он был взбешен.

Девочка неторопливо надела рубашку, сняла со стены плеть и протянула ему.

— Повернись ко мне спиной, встань на колени и облокотись на лавку, — потребовал он, взяв плеть.

Девочка молча выполнила его требование, и Виард стал избивать ее. Остановился он лишь тогда, когда так и не проронившая ни звука его ученица осела на пол, потеряв сознание.

Ярость воина прошла, и он, пораженно посмотрев на окровавленное тело девочки у своих ног, склонился над ней, недоумевая, как Маграт, который мог контролировать все происходящее у них, допустил то, что он так поступил с его дочерью. И тут его как молния обожгла мысль, что девочка сказала: "это — наказание", имея в виду не его, а себя…

— О небо, — прошептал он, приподнимая тело девочки и пытаясь определить жива ли она, — Неужели и тебя я тоже погубил своими руками?

Девочка была без сознания, но дышала. Воин подхватил ее на руки и отнес к себе на кровать. Там он снял с нее окровавленную рубашку, осмотрел страшные рваные раны на спине и с ужасом понял, что иначе как чудом нельзя назвать то, что девочка еще жива.

Сжав зубы, он промыл ее раны, а потом переодел ее в одну из своих чистых рубашек, внутренне пообещав себе, что если девчонка поправится, он бросит пить и больше так с ней никогда не поступит.