Робин Маккинли - Корона Героев

Тека невольно рассмеялась:

— Ладно. Нет, по-моему, она не привораживала твоего отца — во всяком случае, не так, как думают Галанна и ей подобные. Она полюбила его, а он ее. Вот тебе и вся ворожба.

Разговор происходил у них много раз с тех пор, когда Аэрин подросла достаточно, чтобы научиться говорить и спрашивать. Но с течением лет Тека порой роняла то лишнюю фразу, то новое прилагательное в ответ на одни и те же вопросы Аэрин, и Аэрин не отставала. Она не сомневалась, что здесь кроется тайна. Отец вообще не говорил с ней о матери, кроме того, что по-прежнему тоскует по ней, и Аэрин черпала в его словах скудную надежду. Но то ли правда, скрытая за тайной, была известна всем, кроме нее, то ли слишком ужасна, чтобы говорить о ней, особенно с порождением этой тайны, то ли никто на самом деле ничего не знал и потому все винили ее за непрестанное напоминание об этом — она так и не могла решить. В целом Аэрин склонялась к последнему, ибо не могла представить ничего столь кошмарного, чтобы Галанна не рискнула использовать против нее. А если все и впрямь настолько страшно, то уж Перлит-то не преминул бы потратить свое драгоценное время и просветить ее.

Тека отвернулась от подноса, налила горячий маллак в чашку и протянула Аэрин, которая уселась, скрестив ноги, на кровати. Висящие за спиной ножны едва задевали шею.

— Я и овсяные батончики принесла для Талата, так что тебе не придется спускаться в кухню, если не хочешь.

Аэрин рассмеялась:

— Ты слишком хорошо меня знаешь. Сначала я дуюсь, а потом, как стемнеет, прокрадываюсь в конюшни — желательно, когда все уснут, — и разговариваю со своим конем.

Тека улыбнулась и уселась на красно-синюю вышитую подушку (вышитую ею, а не Аэрин) на стуле рядом с кроватью своей подопечной.

— Ты же все эти годы росла у меня на руках.

— Очень долгие годы, — согласилась Аэрин, потянувшись за ножкой турпи. — Расскажи мне о маме.

Тека призадумалась.

— Однажды она пришла в Город. Пешком. У нее явно не было ничего, кроме длинного выцветшего одеяния. Но она была добра, и прекрасно управлялась с животными, и людям нравилась.

— Пока король не женился на ней.

Тека взяла кусок черного хлеба и разломила его пополам.

— Некоторые даже и тогда ее любили.

— И ты?

— Иначе король Арлбет никогда не выбрал бы меня в няньки ее дочери.

— Я правда настолько на нее похожа, как говорят?

Тека уставилась на нее, но Аэрин чувствовала, что та смотрит на ее мать.

— Ты, наверное, такая, какой твоя мама была бы, будь она здоровой и сильной и без внутренней боли. Она не была красавицей, но… притягивала взгляд. И ты тоже притягиваешь.

«Взгляд Тора, — подумала Аэрин, — за что Галанна только больше ненавидит меня. Она слишком глупа, чтобы понимать: любовь бывает разная. Друг, которому не выжить без друга, тоже любит его. И деревенский мальчишка любит своего цыпленка… Интересно, а за что меня ненавидит Перлит: за то, что его жена надеялась выйти за Тора, или по собственным мелочным причинам?»

— Это все из-за дурацких рыжих волос.

— Не рыжих. Огненных.

— Огонь рыжий.

— Ты безнадежна.

Аэрин улыбнулась, несмотря на полный рот хлеба.

— Да. И кроме того, лучше быть безнадежной, потому что… — Улыбка погасла.

Тека встревожилась:

— Солнышко, ну не верила же ты всерьез, что отец позволит тебе ехать вместе с войском. Очень немногие женщины так делают…

— И у них у всех есть мужья, и едут они только по особому разрешению короля и только если танцуют так же хорошо, как скачут верхом. И вообще, ни одна женщина не скакала бок о бок с королем с тех пор, как Аэринха, богиня чести и пламени, научила мужчин ковать мечи, — запальчиво возразила Аэрин. — Сдается мне, Аэринхе стоило быть поумнее. Обходись мы по-прежнему пращами и волшебными песнями, полагаю, до сих пор ездили бы все вместе. Чтобы песни действовали, требовались женские голоса…

— Это всего лишь красивая легенда, — твердо сказала Тека. — Если бы пение помогало, мы бы до сих пор так и делали.

— Почему? Может быть, оно ушло вместе с Короной Героев. Могли бы, по крайней мере, назвать меня Капкой, или Марли, или… или Галанной, или еще как. Хоть честно предупредили бы.

— Тебя назвали в честь матери.

— Тогда ей следовало быть дамарийкой, — возразила Аэрин. Это тоже был старый спор. — Аэринха была дамарийкой.

— Аэринха и есть дамарийка, — сказал Тека, — но Аэринха божество. Никто не знает, откуда она пришла изначально.

Повисла тишина. Аэрин прекратила жевать. Затем вспомнила, что ест, проглотила и взяла еще кусок хлеба и турпи.

— Да я и не надеялась, будто король позволит своей единственной, пусть и несколько необычной дочери ехать навстречу возможной битве, даже если она только и умеет, что худо-бедно управляться с мечом, — танцует-то хуже некуда. — Она фыркнула. — Тор хороший учитель. Он наставлял меня так терпеливо, словно для королевского отпрыска нормально заучивать каждый удар мечом наизусть, повторять каждый маневр, пока он не въестся в мышцы, поскольку в крови королевского дитяти ничего не просыпается, чтобы направить его. — Аэрин устремила горящий взгляд на Теку, снова припомнив слова Перлита, с которыми тот покинул зал вчера вечером. — Тека, драконов не так-то легко убить.

— Упаси меня боги от необходимости убивать хоть одного, — искренне ответила Тека, которая обихаживала ее и нянчила, грела ей молоко с пряностями и пришивала заплатки, подсмеивалась над ней и утешала и была ей другом, но не видела никакой красоты в хорошо сбалансированном мече и всегда носила длинные пышные юбки и передники.

Аэрин расхохоталась:

— Да уж куда тебе!

Тека примирительно улыбнулась.

Аэрин сама съела несколько овсяных батончиков, прежде чем сгустились сумерки. Когда стало смеркаться, она наконец смогла тайком выскользнуть из замка по узкой черной лестнице, которой никто больше не пользовался, и пробраться в самую большую из королевских конюшен, где держали лошадей первого круга. Ей нравилось притворяться, будто никто из ходивших за лошадьми слуг, софор, не замечал ее, когда она в неурочное время прокрадывалась навестить Талата. Любой другой человек королевской крови, когда хотел остаться неувиденным, мог не сомневаться, что его и не увидят. Аэрин же приходилось тихо, как мышка, красться на цыпочках, держась по возможности в тени. И при всем том она понимала, что слуги лишь делают вид, будто не замечают ее. Когда она приходила вот так, украдкой, софор понимали, что ей хочется побыть одной, и уважали ее желание. С Хорнмаром, личным конюхом короля, они дружили. Все софор знали, что она сделала для Талата, поэтому, когда они не замечали ее по доброте своей, ей было не так обидно, чем когда отсутствие первой сол точно так же не замечали в прочих местах королевского двора.