карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

   Мысль эта была крамольна, и я поспешила спрятать ее.

   Ерхо, поднявшись на самый верх лестницы, обернулся. Не то, чтобы он сомневался, что я следую за ним, скорее уж оценивал пройденный путь.

   Двадцать две ступени. И узкий коридор, в котором уже ждет слуга с толстой восковою свечой. Он тенью скользит, освещая путь, и останавливается у такой знакомой двери.

   Сегодня мне разрешено переступить порог.

   Горит камин. И шкура на полу влажновата: никак только-только вынесли на улицу, спешно избавляя от грязи. На столе у камина - кувшин и два кубка, впрочем, я не та гостья, которую будут угощать. Отец ходит по комнате, я слышу, как скрипят половицы под тяжестью его, но разглядываю пол, и подол платья, и свои руки...

   ...опять в трещинках, и кожа темная, грубая.

   - Сколько тебе лет?

   Он останавливается у камина, заслоняя огонь и свет.

   - Шестнадцать, отец.

   На год больше, чем Пиркко.

   Но разве будет Ерхо Ину помнить о подобных мелочах?

   - Хорошо... - это он не мне, но собственным мыслям. А мне вдруг становится страшно: моя судьба вот-вот переменится и... я не желаю перемен.

   Я уже свыклась с Лисьим логом, со своим местом в нем, которое останется за мной до скончания времен или хотя бы моей смерти. С жизнью, известной на годы вперед.

   Я только избавилась от пустых надежд.

   И даже мечтать перестала.

   - Ты выйдешь замуж, - Ерхо Ину говорит это странным тоном, мне кажется, что еще немного и он рассмеется, хотя я никогда не слышала, чтобы отец смеялся. - Да, ты выйдешь замуж...

   Ему не нужен ответ.

   И я молчу.

   - Этот песий сын заслужил...

   Так я стала невестой Янгхаара Каапо, прозванного Черным.

   Правда, вряд ли он догадывался о моем существовании.

Глава 3. Дела человеческие

   Пожалуй, следует рассказать о себе.

   Я появилась на свет в середине лета, в день, который уже не принадлежал светлокосой Ламиике, хозяйке молодых трав, но еще и не отошел под крыло мужа ее, могучего Тайпи, чья борода сплетена из соломы да конского волоса.

   Я появилась на свет в полдень, когда солнце взобралось так высоко, что стало маленьким, как глаз жаворонка. И лишь отражение его в воде было ярким.

   Я появилась на свет не на заднем дворе, где рождались дети невольников, не на конюшне или в овине, но на белой половине дома. Трое суток мучилась моя матушка, прежде чем разрешилась от бремени. Говорили, что она была тонкой и слабой, а может - чересчур молодой, я же, унаследовавшая кровь Ерхо Ину, напротив, оказалась слишком велика для нее. И оттого вскоре после моего рождения матушка ушла. К Пехто ли, что уж готов был поднести ей чашу черного меда, к своим ли богам, оставшимся неизвестными, так ли важно? Я осталась одна.

   Отец мой, Ерхо Ину, верно, и вправду высоко ценил рыжеволосую невольницу, если согласился взять меня на руки да трижды обвязать своим поясом, тем самым, любимым, из бычьей шкуры, серебряными бляхами украшенном. Его Тридуба и по сей день носит. Он вынес меня к камину и, невзирая на недовольство жены, показал огню.

   Имя дал сам.

   Аану.

   Лето.

   И дал пять монет богам, выкупая для меня судьбу и удачу.

   Полагаю, что позже не раз и не два пожалел он об этой своей слабости, однако, давши слово, Ерхо Ину умел держать его. И меня не отправили в деревню, как иных его незаконных детей. Напротив, в доме появилась кормилица, полногрудая неторопливая Иррике. Мне кажется, что я помню ее голос и запах, уютное тепло огромного ее тела, и ласку рук, и надежность их...

   Года не прошло, как появилась на свет моя сестрица, и Иррике отдали ей.

   Она стала не первой из моих потерь, но пожалуй, самой горькой. Говорят, я плакала три дня... не помню. Не знаю. Возможно.

   И не тогда ли я стала осознавать, сколь разительно отличаюсь от иных детей Ерхо Ину?

   Незаконная.

   Но признанная.

   Свидетельство давней слабости великого Тридуба.

   И память о том позоре, который пришлось пережить его жене. Мои братья о нем не забыли, что до сестрицы, то... подобные вещи ее заботили мало. Пиркко-птичка была не злой, скорее уж равнодушной, предпочитая не замечать того, что хоть как-то нарушало уют ее существования.

   Нельзя сказать, чтобы меня как-то особенно унижали, били или же пытались сжить со свету - Ерхо Ину, хоть и не испытывал любви к старшей своей дочери, но и не позволил бы нарушить слово, богам данное. Нет, мне повезло стать частью рода, пусть бы и везение это в моих собственных глазах выглядело сомнительным.

   К десяти годам я уже прекрасно осознавала, кто я есть. К двенадцати - что меня ждет: та же тихая жизнь в Лисьем логе. Покорность. Служение.

   Когда-нибудь - ключи на поясе знаком высшего доверия.

   И власть над слугами.

   День за днем. Год за годом.

   До самой старости. До самой смерти.

   Будут сгорать весны, будут других звать к осенним кострам, над огнем клянясь в любви и верности. И не найдется смельчака, который рискнет, взяв меня за руку, провести под горящей рябиной. А иного, законного брака, мне и вовсе ждать не следует. Разве даст за мною Ерхо Ину столько золота, жемчуга или лошадей, чтобы муж благородной крови позабыл о моем незаконном рождении?

   И не будет мужа.

   Не будет детей.

   Не будет ничего, помимо трудов во славу рода, во спокойствие моих братьев и драгоценной сестры.

   Было время, когда мысли подобные доводили меня до слез, до слепых глаз и прокушенных пальцев, потому как несправедливым казалось все. А потом... потом я успокоилась.

   Могло быть и хуже... я не буду знать голода и горя.

   Побоев.

   Нищеты.

   Я стану хозяйкой в доме, пусть и буду зваться всего-то ключницей.

   Я научусь тому, чего не умеет и никогда не будет уметь сестрица, а жены братьев, пришлые, принятые в род, станут относиться ко мне с уважением.

   Нет, я смирилась.

   И тут отец говорит о том, что я выйду замуж?!

   Он же, махнув рукой, велел:

   - Налей.

   И я поспешно наполнила кубок вином, подала с поклоном и не отшатнулась, когда твердые пальцы сдавили щеки. Ерхо Ину разглядывал меня пристально, с каким-то новым, жадным вниманием. И я остро осознавала собственную некрасивость.

   Да, мне шестнадцать.