Оксана Демченко - Демченко Оксана

  Тяпка прорубила дым недоумения в один взмах, Ичивари даже не успел увернуться: слишком много думать, как и говорил наставник Арихад, вредно... Отворачиваться от врага - вредно вдвойне. Бешеная девчонка, пережив близость смерти, ничуть не поумнела, даже наоборот, стала злее прежнего. Она ударила изо всех своих невеликих сил и уже замахивалась снова, хотя руки болели - вон как закусила губу, на щеках сплошные дорожки слез... Ичивари тяжело вздохнул, отобрал тяпку, прикидывая, каких размеров будет синяк на спине. Подвигал плечами, проверяя, не треснуло ли ребро и не следует ли сделать плотную повязку. Искоса глянул на бешеную, отшатнувшуюся в угол и шипящую затравлено, но по-прежнему злобно. Нагнувшуюся, пробующую дотянуться до ножа... Глазищи стали темными, словно в них гроза полыхает.

  Ичивари усмехнулся с некоторым одобрением, тьма в правой душе проредилась, напряжение ушло. Если бы эта полукровка сразу и толком полезла в драку, он бы не стал творить невесть что, пересиливать её упрямство, настаивать. Он всегда уважает тех, кто умеет или хотя бы пытается быть сильным. И теперь окончательно запутался: что с нелепой девчонкой делать дальше? Пока, очевидно, - держать за предплечья по возможности плотно и втискивать в угол, хоть так прекращая её попытки пинаться ногами. Два раза попала чуть ниже колена - больно, между прочим... И, опять же - синяки. Если он не прикончит дикую, как объяснит их появление?

   - Урод! Заделался в хозяева леса! Горелый пень! Падаль! Головешка!

  Она теперь еще и кричала... На языке леса, причем без малейшего искажения произношения. Слушать оказалось забавно. Ичивари молча внимал и кивал, когда оскорбления получались у бешеной полукровки особенно удачными. Сердцу её шум - приятен. Сын вождя даже подсказывал слова, если дикая запиналась и смолкала. Пусть покричит. Потом успокоится и тогда-то станет возможно наконец понять, что же происходит. Сил в тощем теле немного, надолго их не хватит. Даже теперь полукровка вырывается на одной злости: она вся дрожит, почти висит на руках у махига...

   - Закончила? - осторожно уточнил сын вождя. Усадил обессиленную полукровку в углу и бережно подобрал выроненную Слезу. - Почему ты сразу не сказала, что у тебя есть муж или что ты не ищешь бус? Исполнила бы закон, вежливо собрала волосы на затылке и заодно показала знак семьи...

   - Ненавижу. Головешка горелая! - совсем тихо выдохнула полукровка последнее, видимо, обвинение и поникла, не слушая вопроса.

   - Поедешь со мной, - решил Ичивари, вскинул легкое тело на плечо и пошел через поле назад, к своему пегому, общипывающему траву за оградой. - Со мной тебя лес не обидит. Надо разобраться, что за знак мне послан? Великий день, много лет, насколько я знаю, махиги не получали живых Слез.

  Он добрался до изгороди, подозвал пегого и посадил полукровку на жердь. Перепрыгнул с перекопанного поля на траву, потоптался, счищая с ног грязь. С сомнением погладил шкуру ягуара. Сажать бледную на спину такого коня, да еще в почетное седло пестрого меха... Но своими ногами она вряд ли пойдет быстро и тем более охотно. Вон - опять шипит, морщит лоб, не иначе выдумывает очередное оскорбление. Ичивари снял с коня повод, захлестнул запястья девушки петлей и проверил, плотно ли и удобно ли получилось. Перенес пленницу и усадил на светлую шкуру. Похлопал коня по шее и пошел к лесу. В груди копилась несуетливая тихая радость, словно теперь все правильно, и сохраненная жизнь гораздо ценнее отнятой в угоду старому закону и собственной немного надуманной взрослости.

   - У-учи, Шагари, - сказал Ичивари пегому коню. - Идем. Не стоит глядеть на дома и дела бледных. Иначе застрянем тут надолго. Эй, всадница священного коня с белым копытом, может, прекратишь шипеть и назовешь свое имя?

  Ответа не последовало. Новая волна злости накатила резко, накрыла с головой - темнее и тяжелее прежней. Он мирно говорил с бледной. Он позволил ей ехать верхом, он убедил себя забыть все глупости, сделанные ею и даже не казнил за преступление! И что в ответ? Ничего. Его старательно не замечают... На его земле, в его лесу!

  Пегий взобрался на склон несколькими прыжками, Ичивари едва угнался за конем, вымазался в красной грязи и разозлился еще сильнее. Пленных не возят в седле! Их водят за конским хвостом, накинув на шею петлю. Там им самое место. Почему он не ощущал радости, когда бледная кричала от боли? Теперь бы он послушал её жалобы, даже охотно рассмеялся... и добавил боли.

  Сын вождя миновал опушку, остановил пегого и снял его всадницу. Она уже снова всхлипывала, терла связанными руками глаза. То ли вся сила крови отца иссякла и снова накатила слабость бледной матери, то ли просто детские капризы одолели... Сейчас, глядя на бледную в упор, Ичивари с некоторым смущением предположил: её лицо выглядит старше её настоящего возраста. Он утром спрыгнул из седла и пошел по полю, думая о бусах и прочем. Полагая, что девушке не менее шестнадцати годовых кругов. Теперь усомнился: а если ей нет и четырнадцати? Дети вне любых дел взрослых. Не она нарушала закон - он сам был неправ. Но он - сын вождя! Надежда рода.

  Синеглазая смотрела в упор, моргая, стряхивая с ресниц обычные соленые слезы и шмыгая распухшим красным носом. Жалкое зрелище. Но в глазах по-прежнему вспыхивали грозовые огни, и потому смотреть в хмурую их синеву было занятно. Он даже увлекся и подзабыл, зачем спешил полукровку, он снова был беззащитен, поскольку окончательно расстался с недавней острой жаждой причинения боли. Обида на странную девчонку сгинула быстро и без следа. Теперь Ичивари растерянно и даже чуть смущенно думал: стоит ли заставлять полукровку идти пешком за пегим, ведь леса не понимает и...

  Девчонка резко отстранилась, снова зашипела, злее прежнего. На плече мелькнуло нечто черно-белое, меховое. Ичивари не успел осознать и тем более - уклониться. Откуда бы дикому скунсу взять привычку прыгать на руки к бледной чужачке? И тем более нападать на сына леса... Слезы залили глаза, кашель подступил к горлу. Ичивари отшатнулся, услышал звук стали, покидающей ножны, сделал еще шаг назад - и выругался.

  Он стоял, упираясь спиной в круп пегого коня, на боку болтались пустые ножны, а куда делась полукровка, не хотелось даже думать. Лес покачивал мелкими веточками под вздохами насмешника-ветра. Солнышко щурилось и подмигивало сквозь древесные кроны. Скунс без суеты двигался к кустарнику, гордый исполненным делом... Ни одна травинка не примята так, чтобы дать след. Ни одна сухая веточка не хрустит вдали, выдавая движение полукровки. Белки и сороки - и те словно в сговоре, молчат!

   - Я горелый пень, - невесть с чего припомнил Ичивари шепотом. - Я этот... хозяин леса. Куда теперь идти? Вот позор-то... Скажу наставнику: меня ударила тяпкой и обокрала бледная, четырнадцати годовых кругов от роду. Он спросит: что ты сделал с ней? И я отвечу: упустил связанную в лесу и позволил украсть мой нож. Я буду посмешищем всех земель махигов.