Мэгги Стивотер - Баллада: Осенние пляски фей

— Еще не знаю.

Я достал волынку, вдыхая знакомый — родной — запах кожи и дерева. Я надул мешок, бурдоны привычно легли мне на плечо. В то мгновение, когда они зазвучали, я понял, насколько громкой в этой крошечной комнате будет музыка. Нужно было захватить беруши.

Билл секунд двадцать наблюдал, как я настраиваюсь, следя за моей осанкой, слушая, как ровно я держу звук. Я собирался начать потихоньку и нарастить уровень до чего-то настолько потрясающего, чтобы он под конец кинулся целовать мне ноги, но звук был такой громкий, что я решил закончить поскорее. И рванул с места в карьер, заиграв любимую вещь: зубодробительно сложный рил в миноре, который я сыграл бы и во сне. Быстро. Чисто. Идеально.

Лицо Билла ничего не выражало. Как будто громкость музыки сдула с него все эмоции. Я спустил волынку с плеча, и он покачал головой:

— Я ничему не могу тебя научить… Ты и так это знал, правда? Во всем округе не найдется такого человека. Может, даже во всем штате. Ты участвуешь в конкурсах?

— До этого лета участвовал.

— Почему перестал?

Я пожал плечами:

— Достиг вершины. Продолжать стало скучно.

Почему-то мне неприятно было ему об этом говорить.

Билл снова покачал головой. Его глаза изучали мое лицо, и я точно знал, что он думает, потому что все всегда думают одно и то же: «Ты такой молодой. (А я такой старый)».

— Я свяжусь со школой, — вяло произнес он. — Пусть решают, что с тобой делать. Но они же были в курсе, когда брали тебя?

Я опустил инструмент:

— Да.

— Тебе нужно поступать в университет Карнеги-Меллона, там сильная программа для волынщиков.

— Я как-то об этом не думал, — ответил я.

Билл не уловил моего сарказма:

— Подумай. — Он смотрел, как я складываю инструмент. — В обычной консерватории ты только время потеряешь.

Я серьезно покивал, выслушал еще некоторое количество умных замечаний, пожал ему руку и ушел.

Когда я вышел из магазина, на бордюре сидела девчонка. Поскольку настроение у меня было довольно мерзкое, я бы ее даже не заметил, вот только сидела она сантиметрах в пяти от моей машины. Даже со спины было понятно, что ей невыносимо скучно.

Я долго и шумно устраивал волынку на заднем сиденье, надеясь, что она уловит намек: «Отползай, или я тебя перееду, когда буду выезжать со стоянки».

Но она не пошевелилась, поэтому, завершив возню, я обошел машину и стал перед ней. Девчонка сидела неподвижно, подняв лицо навстречу послеполуденному солнцу и прикрыв глаза, притворяясь, что ничего вокруг не замечает.

Может, она ходит со мной на какие-то занятия и я должен ее узнать? Вряд ли: ее одежда не соответствовала правилам школы: обтягивающая рубашка с принтом, изображающим рукописный текст, и джинсы-клеш, из-под которых выглядывали сандалии на гигантской платформе. С другой стороны, прическу я бы обязательно узнал: вьющиеся светлые волосы, длинные впереди, но коротко и выразительно выстриженные на затылке.

— Милочка, — задушевно сказал я, — вы сидите прямо перед моим бампером. Нельзя ли переместить вашу бездельничающую особу немного южнее и позволить мне уехать?

Она распахнула глаза.

Я будто в ледяную воду нырнул. По всему телу побежали мурашки, а в голове зловеще зазвучало предупреждение: «Что-то не так», — за которым нахлынули непрошеные воспоминания о летних событиях.

Девчонка — если, конечно, это была девчонка — перевела взгляд на меня. Голубые глаза сияли на фоне дымчатых теней.

— Я жду тебя уже целую вечность.

Ее дыхание окутало меня запахами сонных поникших полевых цветов, недавнего дождя и дыма далеких костров. Я чувствовал пощипывание в пупке — опасность.

— Вечность — это несколько столетий или время занятия? — осторожно спросил я.

— Не льсти себе. — Девчонка поднялась, отряхивая ладони о ягодицы. Из-за обуви она оказалась неожиданно высокой — ее глаза были почти вровень с моими. Она стояла так близко, что я мог бы раствориться в ее запахе. — Всего полчаса, хотя скучища такая, будто и впрямь несколько столетий. Поехали.

— Чего?

— Подвези меня до школы.

Ну ладно. Может, мы и вправду знакомы? Я попробовал представить ее в школе, на занятиях, да хоть где-то на территории — и не смог. Легче было представить ее в роще, резвящейся вокруг какого-то несчастного, которого она только что принесла в жертву неизвестному мне языческому божеству.

— Тебе в Торнкинг-Эш?

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

Я подчеркнуто внимательно уставился на ее клешеные джинсы:

— Что-то не помню среди наших студентов такого занимательного создания.

Она улыбнулась на слове «создание» и открыла дверь с пассажирской стороны:

— Да неужели? Поехали.

Обычно нахальный тип, застающий людей врасплох, — это я… Да безопасно ли садиться с ней в машину? Наверняка нет, особенно после целого лета интриг, автокатастроф и фей.

Я сел за руль.

Как только я повернул ключ в зажигании, включилось радио, и девчонка скорчила гримаску:

— Ну и фигню ты слушаешь.

Она ткнула в какую-то кнопку, и машину заполнил головокружительно быстрый рил. На тусклом индикаторе появились цифры 108.3. Я, конечно, не бог весть какой физик (это потому, что физикой я не интересуюсь), но мой приемник так себя вести явно не должен.

— Ладно. Значит, ты учишься в Торнкинг-Эш. Как тебя зовут?

— Я не говорила, что я там учусь, — заметила она, разувшись и пристраивая босые ноги на приборную панель. — Я просто попросила меня туда отвезти.

— Прости, не сообразил. Как тебя зовут?

Она посмотрела на мои руки на руле, как будто там мог быть написан ответ, и задумчиво скривилась:

— Нуала. Нет, Эленора. Нет, Полли… нет, подожди! Нуала мне нравится больше. Да, зови меня Нуала.

Она растянула имя, как будто в нем было много «у»: Ну-у-у-у-у-у-а-ла. На ее лице играла самодовольная полуулыбка, которая так подходит моей собственной физиономии.

— Точно?

Она посмотрела на свои ногти:

— Женщина всегда имеет право передумать.

— А ты — женщина? — спросил я.

Нуала мрачно на меня покосилась:

— Задавать такие вопросы неприлично.

— Ой, а я и не подумал… Ну так что, мы знакомы?

Она махнула на меня рукой:

— Помолчи, а? Я слушаю музыку.

Нуала до упора отодвинула сиденье, уставилась в потолок и закрыла глаза. Мне в голову пришла ужасная мысль, что она слушает музыку не по радио, а какую-то другую, далекую, слышную только ей. Лучи послеполуденного солнца лились в машину сквозь боковое окно, подсвечивая целую галактику веснушек на ее щеках. Веснушки почему-то выглядели неправильно: слишком невинно. Слишком по-человечески.