Анджей Сапковский - Музыканты

— Засуньте эту интерпретацию себе в задницу, — спокойно проговорил Нейман. — Так, разумеется, сказал бы мне мой инспектор. Господин адвокат, вы хорошо знаете, что означает необходимая самооборона в случае вооруженного полицейского, который к тому же знает, что имеет дело с человеком не вполне вменяемым. Это вам не Америка. Я не намерен идти под суд.

Адвокат задумался и больше минуты молчал.

— Ну ладно, — сказал он наконец. — Возможно, пан Нейман, вы действительно правы. Итак, что будем делать?

— Расторгнем соглашение.

— Ну, тут вы несколько далеко зашли, вам не кажется? Я понимаю, ни стрельба, ни какие-либо другие серьезные действия не входят в сценарий. Но псих может оказать сопротивление. Сбежать. Может споткнуться и здорово расшибиться. Я о таких случаях слышал, наслышался от моих клиентов. A propos, знаете ли вы, сколько моих клиентов проживает в Варшаве?

— И что с того?

— А очень много с того. Мое предложение вот какое: соглашение остается в силе. Предлагаю выгодные условия. За предоставление мне возможности личного участия в акции, за удовольствие коснуться рукой и ногой убийцы моего сына я гарантирую вам поддержку очень высокопоставленных лиц на случай дальнейших чисток в полиции, связанных с какими-либо непредвиденными осложнениями в нашем плане. Мои друзья из Варшавы, если понадобится, успокоят и пани Пшеменцку от чокнутых, не бойтесь. Ну а до того, как договорились, будет конкретное финансовое вознаграждение для вас двоих.

— Троих, — сказал стажер Здыб.

— Как это, к дьяволу? — занервничал Хенцлевский. — Троих? Трое — это великое множество людей, имя им легион, блин. Зачем вам третий?

— Для достоверности рапорта. У нас так всегда делается. Бригада каменщиков. Идеи, пан адвокат, ваши, техника — наша. Мы в этом разбираемся.

— Он хоть надежный, этот третий?

— На сто процентов, или hundred per cent.

— Тогда пусть будет, — скривился адвокат. — Ну? Пан Нейман, надеюсь, вы удовлетворены?

— Не до конца, — сказал комиссар. — Толек? Тебе не кажется…

— Должно пройти хорошо, — проговорил стажер. — Одно только меня слегка беспокоит. Не слишком ли мы уверены, что это психически больной? Это может быть такой зеленый, Гринпис, понимаете? Защитник животных. Увидел, что детишки кота мучают, и ударило его. Я читал о похожем случае, в «Пшекруе», по-моему. Они там ослепили собаку или кошку, уже не помню. Когда я об этом читал, то чувствовал, что в статье этот тип высаживает свое негодование, жалость, жажду мести. А другой мог бы высадиться иначе. Взял бы нож, топор, штакетину и отомстил бы за своего пса.

— Это то же самое выходит, — сказал Хенцлевский. — Кто так реагирует, тот явно тронутый. Quod erat demonstrandum.

— Это совсем не то же самое выходит, — подхватил мысль Нейман. — Задвиг на пункте животных может не квалифицироваться у психиатров. С их точки зрения этот тип будет полностью нормален, и его выслушают, когда он расскажет, как именно мы его сцапали и что мы ему тогда сделали.

— Я за свою карьеру повидал многих, кто рассказывал, что с ними происходило в милиции, — сообщил адвокат. — Но не припомню ни одного, кому бы официально поверили. А если даже и расскажет, как именно его схватили, то что? Вы полагаете, что кто-нибудь проникнется судьбой глупой кошки?

— Может, и нет, — сказал Здыб. — А что будет, если эту кошку услышит тот, кто тут вообще ни при чем? И прибежит поглядеть, что происходит?

— Ты шутишь, Толек, — взмахнул руками Нейман. — Того, кто тут ни при чем, это как раз не заинтересует. Кому может быть дело до кошки?

— A propos, о кошке, — сказал Хенцлевский. — Надо какую-нибудь организовать.

— С этим не должно быть хлопот, — заявил Нейман. — Кошек полно. У детей моей соседки, к примеру, есть кот. Должен сгодиться.

Иза

Иза лежала спокойно, словно боялась малейшим движением вспугнуть тот отдаляющийся, неуловимый сигнал обманчивого и лживого неслучившегося оргазма. Прильнувший к ней мужчина дышал ровно, мерно, потихоньку погружаясь в дрему. Гудела сигнализация, далеко и тихо.

— Хеню, — окликнула она.

Мужчина вздрогнул, вырванный из полусна, приблизил лицо к ее обнаженной груди.

— Что, Изуня?

— Что-то со мной неладное, Хеню.

— Опять? — испугался мужчина. — Вот черт, ты должна как-то подрегулировать этот твой цикл, Иза.

— Это другое.

Мужчина выждал с минуту. Иза не продолжала.

— Что еще? — спросил он наконец.

— Хеню… Симптомом чего являются провалы в памяти?

— Почему ты спрашиваешь? С тобой такое случается?

— Последнее время — часто. Достаточно давно. После — галлюцинации. Голоса. Обман чувств.

Мужчина бросил быстрый взгляд на часы.

— Хеню.

— Слышал, — пробормотал он несколько нетерпеливо. — И что? Ты специалист. Какой твой диагноз? Anaemia cerebri? Начальные признаки шизофрении? Поражение лобных долей? Другое какое дерьмо? Иза, каждый психиатр обнаруживает у себя разного рода подобные симптомы, это просто профессиональная болезнь. Должен ли я говорить тебе, как мало мы знаем о мозге, о протекающих в нем процессах? По-моему, ты просто-напросто переработала. Ты не должна проводить столько времени со своими кошками, рядом с этой аппаратурой. Знаешь ведь, насколько все это вредно: высокие частоты, поля, излучение мониторов. Брось ты это все на какое-то время, возьми отпуск. Отдохни.

Иза приподнялась на локте. Мужчина, лежа на спине, ласкал ей грудь заученным автоматическим движением. Она не любила, когда он так делает.

— Хеню.

— А?

— Я бы хотела, чтобы ты меня обследовал. На энцефалографе или с помощью изотопов.

— Можно, почему нет? Только…

— Прошу тебя.

— Ладно.

Они помолчали.

— Хеню.

— Да?

— Эльжбета Грубер. Ты ее лечишь. Что с ней на самом деле?

— Тебя это интересует? Верно, слышал. Довольно странный случай, Иза. Привезли ее в шоке, с типичными признаками кровоизлияния. Почти сразу она впала в состояние комы, и с тех пор нет ни улучшений, ни каких-либо изменений. Мы склоняемся к мнению, что на шок у нее наложился воспалительный процесс.

— Encephalitis lethargica?

— Ага. А почему ты спрашиваешь?

Иза отвернулась. В окно, вместе с очередным отчаянным воем сигнализации, ворвался собачий визг, нарастающий, прерывистый.

— Ноги бы такому пообрывал, — проворчал мужчина, глянув в сторону окна. — Проблемы у него на работе или дома, а высаживается на животном, быдло!

— Вееал разорвал Завесу, — спокойно проговорила Иза.

— Что?

— Вееал. Голос истязуемого зверя. Голос отчаяния, безысходности, страха, боли, превосходящей все.

— Иза?

— Крик, который не есть крик. — Иза заговорила громче: — Вееал. Вееал разорвал Завесу. Так сказала… Эля Грубер. Она это видела.