Роберт Сальваторе - Последняя битва

Ради чего, в таком случае?

Ради спасения?

Эйдриан прислонился к стене маленькой затемненной комнаты, где он хранил магическое зеркало, в котором появлялись призрачные тени, у которых он надеялся получить ответ на многие вопросы. Эльфы научили его обращению с Оракулом, они же объяснили ему, что, глядя в зеркало, он видит тени тех, кто уже ушел. Юноша не очень-то верил в это. Возможно, Оракул — всего лишь способ заглянуть в собственную душу. Возможно, тени, которые он видит в зеркале — а их две, в то время как остальные обычно видят одну, — посланы свыше. Или являются порождением его собственной мудрости.

Именно благодаря Оракулу Эйдриан сумел постигнуть могущество магических камней. Благодаря Оракулу он впервые пришел к пониманию того, как добиться столь страстно желаемого бессмертия.

Сейчас, по-прежнему омываемый волной тепла и нежности, сопровождающей мысли о матери, он понимал, что они исходят от первой тени. Однако, когда появилась вторая, Эйдриан тут же вспомнил, что на самом деле представляет собой Джилсепони, вспомнил, что она бросила его на произвол судьбы и фактически обрекла на рабство в руках безжалостной госпожи Дасслеронд.

Спустя несколько мгновений ощущение нежности и всякие мысли о каком-то таинственном спасении покинули юношу, сменившись ненавистью к женщине, посмевшей усомниться в его притязаниях на королевский трон. Он смотрел, как обе тени сошлись, но не для того, чтобы, слившись, образовать нечто еще более грандиозное и возвышенное, а в явной попытке уничтожить друг друга.

Эйдриан лишь усмехался, наблюдая за этим сражением. Все, кому был известен секрет Оракула, видели лишь одну тень, а он — две, и это давало ему возможность рассматривать любую проблему с двух различных точек зрения. Что, по его мнению, было редкой удачей.

Он громко рассмеялся, осознав вдруг, что первая тень представляла собой его совесть, те самые оковы, с помощью которых боги держат в узде смертных.

Как только юноша понял это, его мысли снова заняла Джилсепони. Да, пусть она своими глазами увидит возвышение брошенного ею сына — такое возвышение, какого мир еще не знал. Его мать умрет, измученная чувством вины, а он, с улыбкой встретив ее смерть, будет жить вечно.

Теперь сознание Эйдриана затопили самые различные образы. Перед его мысленным взором предстала карта Хонсе-Бира — южные провинции, от Урсала до Энтела, затушеваны красным; все остальное бесцветно. А потом красное пятно начало расползаться вверх и в стороны. Двинулось к северу от Урсала, поглотило Палмарис, и, как только это произошло, Мазур-Делавал, огромный залив, прорезающий королевство с северо-востока на юго-запад, тоже стал кроваво-красным. На востоке, вдоль побережья, красное поползло на север от Энтела, заливая Лапу Богомола вплоть до аббатства Санта-Мер-Абель.

Да, Эйдриан понимал, что покорение Санта-Мер-Абель обеспечит ему окончательную победу на всем пространстве Хонсе-Бира южнее залива Короны. Мысль об этом монастыре, средоточении власти отца-настоятеля Фио Бурэя, главы абеликанской церкви, заставила его задуматься над еще одной проблемой: что делать с Маркало Де'Уннеро и аббатом Олином, каждый из которых жаждал единолично править церковью?

Эйдриан спросил у тени в зеркале, как поступить с аббатом Олином.

Перед его внутренним взором снова возникла карта Хонсе-Бира, но теперь красное поползло к югу от Энтела, обогнуло Пояс-и-Пряжку и остановилось у Хасинты, столицы Бехрена.

Стук в дверь оторвал юношу от размышлений, и возникшие под воздействием Оракула видения рассыпались, словно карточный домик. Он поднял сердитый взгляд. Однако уже в следующее мгновение, осознав, что именно только что увидел, Эйдриан догадался, что получил ответ на вопрос.

Карета въехала в южные ворота Палмариса. Город был открыт, поскольку, несмотря на просачивающиеся из Урсала слухи, в Хонсе-Бире пока царил мир. Никто не проверял пассажиров, не досматривал перевозимый груз. Бросив взгляд сквозь занавешенное окно, стражники, скорее всего, узнали бы сидящую в карете женщину, хотя сейчас она казалась тенью прежней себя.

Джилсепони вряд ли осознавала, что они уже в Палмарисе. Женщина тихо сидела, сложив на коленях руки; на ее щеках были видны следы слез, пролитых в первые дни после отъезда из Урсала. Теперь, правда, она больше не плакала.

До нее все еще не доходила в полной мере правда об Эйдриане, она все еще не могла поверить, что ее дитя не погибло, а было украдено эльфами и выросло вдали от нее. Как случилось, что он превратился в того тирана, каким показал себя в Урсале? Как мог ребенок, в чьих жилах текла кровь ее и Элбрайна, стать подобным монстром?

А он чудовище, в этом она совершенно не сомневалась. Он вызвал из могилы Констанцию и, по мнению Джилсепони, использовал ее, чтобы убить Дануба. Он захватил — нет, попросту украл! — трон Хонсе-Бира. И руководил им в этих злодеяниях Маркало Де'Уннеро!

Маркало Де'Уннеро!

С точки зрения Джилсепони, он был чистейшим воплощением зла, уступая в этом разве что демону-дракону Бестесбулзибару! Как мог Эйдриан пойти на поводу у человека, убившего его отца?

Подобное совершенно не укладывалось в голове Джилсепони, и, по правде говоря, у нее просто не было сил полностью осознать все, что случилось.

Эйдриан жив.

Поистине, только это имело значение. Все остальные мысли, рассуждения, вопросы меркли в свете этой ужасной и удивительной истины.

Ее мальчик жив.

И он король, самозванно узурпировавший власть в Урсале. И он в союзе с Де'Уннеро, человеком, которого она от всей души ненавидит.

Карета остановилась, и только тут женщина осознала, что грязь под колесами сменилась булыжником, поля за окном — запруженными людьми улицами, фермы — лавками и тавернами. Дверца распахнулась, и кучер, в чьих глазах явственно читалось сочувствие, предложил ей руку.

— Мы на месте, госпожа Джилсепони, — мягко сказал он.

Палмарис. Город, на протяжении долгих лет бывший для нее домом. Здесь она нашла убежище после ужасных происшествий в Дундалисе, здесь обрела вторую семью, Петтибву и Грейвиса Чиличанков. Здесь вышла замуж, хотя брак этот распался быстро и с весьма драматическими последствиями. Этим городом она правила в качестве баронессы. Здесь ее дорогие друзья возглавляли аббатство Сент-Прешес. И здесь, спасая ее жизнь, погиб Элбрайн, когда они вместе одолели демона, овладевшего душой отца-настоятеля Маркворта.

Точно во сне, женщина вышла из кареты. Одета она была довольно скромно — уж конечно, не как королева Хонсе-Бира, — и никто из заполонивших улицу людей не обратил на нее внимания.