Аркадий Степной - Сердце в броне

— Ты возмужал. Раньше ты бы воскликнул что-нибудь глупое, что-то вроде «Пусть только сунутся, мы им зададим хорошую трепку!». Сейчас же мне нравится твоя рассудительность.

Хорнблай покраснел, похвала отца была ему приятна, и в то же время она его смутила, и он поспешил сменить тему:

— Отец, что мы будем делать в Гросбери?

Граф помрачнел.

— Проверим, как обстоят дела. И постараемся найти останки барона и его сыновей, дабы с почестью их похоронить.

— А дальше?

— А дальше решать уже будет Айрин. Она единственная выжившая из рода Гросбери. Это ее земли, ей и решать.

Извилистая дорога, отделившись от северного тракта, прорезала лес и вывела к небольшому, но очень живописному озеру. На высоком скалистом холме у самого берега возвышался потемневший от времени замок Гросбери. Чуть ниже должна была располагаться большая многолюдная деревня. Но ее не было. И лишь черное пепелище напоминало об ее существовании.

Карета остановилась, спешившиеся уланы поспешили проверить замок и пепелища. Айрин, до боли закусив губу, смотрела на обгоревшую землю и не решалась выйти. Ральдина крепко сжимала ее руку, молчаливо сопереживая ее горю. Граф Лондейл, окинув внимательным взглядом разоренное имение, нахмурил седые брови и, громогласно прочистив горло, спешился. Хорнблай спешился вслед за ним, сделав это несколько неловко и сердитым окриком отогнав улана, поспешившего было ему на помощь. Подойдя к карете, Хорнблай открыл дверцу и, посмотрев в потемневшие глаза Айрин, выдавил из себя подобие улыбки.

— Баронесса, прошу вас.

Лицо Айрин еще больше побледнело, но она нашла в себе силы и вышла из кареты.

Деревня была сожжена дотла. Однако замок уцелел. Его разграбили подчистую, вывезя даже двери и окна, но сжечь почему-то не удосужились. Айрин, пройдясь по грязным, изгаженным коридорам, вошла в большой зал и застыла. В оконных проемах, некогда украшенных разноцветными витражами, свободно гулял ветер. От мебели не осталось и следа. На потемневших каменных стенах отчетливо выделялись светлые пятна, оставшиеся от висевших гобеленов. А деревянный пол был изгваздан землей, нечистотами и в некоторых местах изломан.

Не обращая внимания на грязь, Айрин прошлась по залу.

Вот здесь стоял большой дубовый стол, где вся семья собиралась вечерами. Делились новостями, подшучивали друг над другом, обсуждали семейные дела. Вот здесь стояло кресло отца. Оно было старым, очень массивным и невероятно уютным. Когда Айрин с братьями были еще маленькими, они любили сидеть в этом кресле в отсутствие отца и даже дрались за это право. А вот здесь стоял вычурный стул с высокой резной спинкой, любимое место Ласло. Айрин с Изгардом всегда подшучивали над старшим братом из-за его непонятной привязанности к этому деревянному чудовищу. Впрочем, любимый стул Изгарда был ничуть не лучше. Он сделал его собственными руками, и у этого стула было шесть ножек вместо четырех. Но Изгард очень гордился своим творением и сидел только на нем. А вот здесь, рядом с отцовским креслом, стоял очень изящный и в то же время строгих очертаний стул с мягким сиденьем и жесткой спинкой. Это было место мамы. После ее смерти стул предложили Айрин, но она отказалась. И рядом с отцовским креслом все эти годы всегда стоял пустой мамин стул, напоминая им о согревавшей их некогда безграничной любви.

Ничего не осталось. Ничего, кроме холодных каменных стен, и никого, кроме Айрин, внезапно снова почувствовавшей себя маленькой. Маленькой и ужасно одинокой.

Гоблинский банкир, даже пребывая в гневе, никогда не будет бить посуду и крушить мебель. Портить подобным образом свое имущество — удел аристократов и беспечных простолюдинов. Но это отнюдь не означает, что гнев банкира по своему накалу может уступать их гневу.

Голос почтенного Паоло Иманали грохотал подобно обезумевшему грому, обрушивая на младшего сына целые каскады гнева и негодования:

— Сопляк! Мальчишка! Ты что о себе возомнил, паршивец?! Кто ты такой, чтобы так изгаляться над своей семьей и надо мной, над своим отцом?! Кто ты такой?!

— Я ваш сын, отец, — тихо отвечал ему молодой гоблин, смиренно склонив голову.

— Не вижу! — кричал почтенный банкир, топая ногами и взмахивая кулаком. — Не вижу, что ты мой сын! Мой сын никогда бы так не поступил. Мой сын свято чтил бы сыновний долг и никогда не пошел бы против воли своего отца. Вот как поступил бы мой сын. А ты не сын мне, ты смердящий пес, не помнящий благодарности!

— Отец, прошу вас…

— Не проси! И не вздумай! Я сам дам все, что тебе нужно, а ты с покорностью примешь.

— Отец…

— Что — отец?! Плюнуть мне в лицо хочешь?! Перечеркнуть все надежды нашего дома хочешь?!

— Отец, вы неправы…

— Молчать, сопляк!!! Никогда еще не было такого в семье Иманали, чтобы дети диктовали свою волю отцам. И никогда не будет! Сядь!

Молодой гоблин послушно сел на неудобный деревянный стул. Его кипящий возмущением отец дрожащей рукой налил себе вина и залпом выпил. Немного придя в себя, он сел за рабочий стол и, старательно сдерживаясь, сказал:

— Послушай, Фабио, я даю тебе последнюю возможность одуматься. Ты мой сын. Но ты должен ясно понимать, что большая часть наследства достанется твоему брату.

— Я знаю об этом, отец.

— Это уже хорошо, и даже внушает мне надежды. Но слушай дальше. Я был бы плохим отцом, если бы не заботился обо всех своих сыновьях. Ты будешь богат, ты будешь очень богат, Фабио, и очень влиятелен. Я обо всем позабочусь сам, единственное, что требуется от тебя, — это не перечить мне. Ты понимаешь?

— Я понимаю, отец.

— Что ж, все лучше и лучше. А знаешь, как я собираюсь это сделать?

— Знаю, отец. Вы хотите женить меня на Алсер Антонадо, единственной наследнице старика Антонадо.

— Правильно, сынок, правильно. Именно это я и собираюсь сделать. И, сказать по правде, все уже оговорено. Кровь Иманали ценят и уважают. Старик Антонадо будет рад, если его внуков облагородит такая кровь. Ты понимаешь, сынок?

— Я понимаю, отец. Но я не люблю Алсер.

— Это несущественно, Фабио, — поморщился почтенный банкир. — Люблю, не люблю, это все эмоции. Стерпится — слюбится, ты понимаешь?

— Отец, я бы согласился с вами. Но… я люблю другую, я люблю Венеру…

— Опять эта Венера! — вспылил банкир, вскакивая на ноги. — Кто такая эта Венера?! Всего лишь сирота, которую я приютил из уважения к ее погибшим родителям. Она милая девочка, но что, скажи на милость, она тебе сможет дать? Что?

— Может быть, счастье, отец…

— Что?! И это вся твоя благодарность?! Ах паршивый шакал! Нет у меня больше сына, нет! Вон из дома! Немедленно!