Марина и Сергей Дяченко - Стократ

– Он был со мной очень ласков… Дал вина… У меня потом сильно голова кружилась.

– Он напоил тебя и распорол тебе спину. Левая лопатка, Лысое Взгорье.

– Да, – она нервно повторила свой жест. – Крови было… много.

– И началась резня на Лысом Взгорье, – сквозь зубы пробормотал Стократ.

Он прикрыл глаза; тысячу лет жили рядом два рода. И вдруг поднялись в ножи. Семья на семью, деревня на деревню; не было другого объяснения, кроме врожденной свирепости горцев. Тысячу лет, мол, тлела под спудом эта свирепость – и вдруг проснулась у всех разом, от младенца до старика…

– Зачем он это сделал, Мир?

Девушка молчала.

– Ты ведь думала об этом, – сказал Стократ. – У тебя было время подумать. Зачем он это сделал?

– А почему вы меня не спрашиваете, господин? – вдруг подал голос Правила Приличия. – Я-то в это время уже был в замке! Я тоже могу…

Стократ поднял бровь. Раненый замолчал и опустился на подушки.

– Лысое Взгорье от нас далеко, – тихо сказала девушка. – Отец хотел… повторить этот… опыт. Он хотел утвердить… Свою власть над миром. Это ведь страшная, огромная власть…

Да, подумал Стократ.

– А кто зашил? – он посмотрел на девушку. – Рана зашита.

– Да он же сам и зашил, – она говорила так тихо, что снова пришлось читать по губам. – Когда увидел, что… ну, она…

Стократ сел рядом с ней на край кровати и обнял за плечи. Правила Приличия, конечно, всю дорогу боялся к ней прикоснуться. К ней долгие годы никто не прикасался – если не считать властителя Грана с ножом и угольями, да еще насильников на лесной опушке. Стократ обнял ее, не домогаясь, ничего не желая взамен, и она моментально это почувствовала.

И через миг перестала отстраняться.

Правила Приличия на кровати разинул рот. Потом закрыл. Потом обиженно отвернулся.

– Мир, в те дни кто-то был рядом с тобой? Какая-нибудь сиделка, нянька… слепая старуха?

– Н-нет. Он боялся, что люди узнают.

– И он снова тебя запер?

– Д-да. Меня заперли в другой комнате, без окон. Еду стали подавать через окошко… Ну, спина зажила, конечно.

Стократ обнял ее крепче. Собственно, это единственное утешение, которое она могла принять и в котором нуждалась; кожа на спине зажила, оставив шрам. Кровавая резня прекратилась, когда с обеих сторон полегли лучшие, сильнейшие, любимые сыновья и мужья, счастливые отцы. Но мира на Лысом Взгорье нет и больше быть не может…

Стократ поморщился. Важная мысль ходила вокруг головы, как муха.

– А потом? – он посмотрел на мужчину поверх девичьей макушки. – Дан, ты можешь, пожалуйста, рассказать?

Правила Приличия очень обрадовался вежливому обращению:

– Потом владетель Вывор прислал письмо. Не знаю, что он написал, только Гран заперся у себя и… Черный стал, от злости. А вечером…

– А вечером, – девушка подняла лицо и посмотрела снизу вверх. Травяной отвар уже действовал в полную силу, на щеках у нее выступил румянец. – Отец… То есть властитель Гран тогда сам напился. Он был очень пьяный, очень. Я его таким не видела. Сам пришел ко мне. Принес жаровню. Стал орать, что сожжет Выворот, выжжет все поганое гнездо… Я вырывалась, но он же сильнее. Он пообещал мне поджарить пятки, стал кричать, что изувечит меня…

– Как же вы убежали? – отрывисто спросил Стократ.

– Что?

– Судя по тому, что ты рассказываешь, вы никак не могли уйти.

– А вот могли! – Правила Приличия с трудом сел. – Властитель получил письмо, что колдун приедет за Мир, как только начнутся первые заморозки.

– Так.

– А я об этом узнал, – снова заговорил Правила Приличия. – Я к тому времени подружился с экономкой, стал своим у мажордома, пил пиво с комендантом, а уж слуги мне докладывали чуть ли не каждый день… Я узнал о письме. А тут к властителю явились с присягой верности… из людей погоревшего Вывора. Я расписал протокол приема – это моя работа, верно? И вот я расписал так, что три часа все были заняты в большой зале – все, с детьми и домочадцами, специальный слуга стоял с песочными часами… А я в это время привел лошадей и двуколку. Ключи украл заранее…

Стократ слушал. То, что рассказывал сейчас неумеха с нежными руками, резко меняло его представление об этом человеке.

– Тогда почему вас не догнали?

Он спросил – и тут же ответил вслух:

– Разлив Светлой!

Правила Приличия втянул голову в плечи.

– Мы только немного порезали кожу, – сказала Мир, глядя на него, будто успокаивая. – Переправились с лошадьми, и…

Стократ представил себе, как это было. «Мы порезали», да.

Он крепче обнял девушку, и она не только не отстранилась, но и, кажется, прижалась к нему плотнее. Двух беглецов легко ловить в спокойном сонном краю, но после суматохи с наводнением, когда жители хлынули во все стороны, прочь от бурлящих пеной берегов…

– Это очень плохая история, – сказал он вслух. – Очень, очень нехорошая.

Мир прижалась к нему – теперь уже точно прижалась. Ища защиты:

– Ты поможешь нам? Ты ведь можешь нам помочь?

Он очень осторожно отстранился. Посмотрел ей в глаза:

– Расскажи мне об этом маге. Кроме того, что он высокий и седой. Что он умеет делать?

Она мигнула:

– Ну… он вроде понимал все языки и читал речь по губам. Знал все травы и их значение. И еще будто бы умел летать без крыльев…

– Будто бы – или умел?

– Я не знаю… наверное, враки. И еще он будто бы убивал злодеев волшебным клинком. Забирал их души.

– И потом пересаживал в деревья и животных, – подхватил Правила Приличия. – Там у них одна береза во дворе, говорили, что в ней сидит душа убийцы и каждый год, в годовщину убийства, – плачет. Я сам видел: стоит вроде дерево, дождя нет, и вот такие капли катятся по листьям…

Стократ второй раз за это утро ощутил странный холод.

– А как же его звали? Этого колдуна?

– Стократ. Это прозвище, а не имя… Звали его Стократ.

Двое измученных путников спали на гостиничной кровати. Они уснули одновременно и сразу – так падает, устав кружиться, детский волчок.

Босые пятки Мир выглядывали из-под шерстяного одеяла. Стократ остановился рядом; странно, но никогда раньше ни одно живое существо не вызывало у него такого желания обнять. Защитить. Утешить. Как будто она была самым хрупким ростком самого ценного на свете дерева. Или единственным ребенком самого Стократа; странно. До сих пор ему было плевать на детей.

Он укрыл ее ноги плащом, задвинул ставни и спустился вниз.

Заплатил хозяйке вперед. Толстая и веселая, Хозяйка-Роз старалась всячески услужить; лет ей было под пятьдесят, она располнела и обрюзгла, но видных мужчин любого возраста встречала, как родных.