Галина Гончарова - Учиться, влюбиться... убиться?

— Что с вами? — спросила я.

Ведун залпом выпил стакан воды и только потом махнул в мою сторону рукой.

— Сиди пока. Знал бы я, что мне предстоит, ни за что не взялся бы с тобой работать! Тебя загипнотизировать не легче, чем полк солдат.

— Но я же почти сразу отключилась!

— Это одно. А вот впечатать что-либо в твой мозг почти невозможно. Я смог это сделать только потому, что ты не сопротивлялась. А если бы ты не желала выучить наш язык, я мог бы гипнотизировать тебя с утра до вечера, но безрезультатно.

— Это плохо? — не поняла я.

— Это великолепно для тебя, — ответил Бреме Теодорус. — Я буду читать курс прикладной гипнологии, тогда ты и поймешь, каким сокровищем обладаешь от рождения. Пойдем со мной, я отведу тебя в общежитие. Только одно условие, оно обязательно для всех. Никому не называй своего имени и ни у кого не спрашивай имен.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Имя — это часть личности человека. Зная имя, настоящее имя мага, можно причинить ему массу неприятностей. Поэтому все наши ученики носят прозвища.

— Все равно не понимаю! У них же есть родные, друзья…

— Это у тех, кто родился в нашем мире, и им это не страшно. Они могут оставить свои настоящие имена. Они с самого рождения умеют защитить себя от такого воздействия. Для них это так же естественно, как дышать или видеть. А те, кто пришел к нам из другого мира, ничего не умеют. Они становятся слишком уязвимы. И пока они учатся у нас, они получают прозвища. Не возражаешь?

Я не возражала. Все равно мне мое имя никогда не нравилось. И потом, ужасно несправедливо, что родители придумывают имена для своих детей, даже не советуясь с ними. Лучше бы дети сами выбирали себе имена в восемнадцать лет, а до того носили детские прозвища. Меня никогда не назвали бы Юлией, тем более Лелей, если бы знали, какой я вырасту. Скорее Наташей или Александрой. Вот только…

— А почему я не могу выбрать себе прозвище прямо сейчас?

— Мы так никогда не делаем. Прозвище дается только после поступления в наш Универ. Какой смысл мучиться, если ты еще и не поступишь?

— Логично, — признала я. Я-то обязательно поступлю! Это как дважды два! — Больше вопросов нет.

— Тогда пошли, — скомандовал Бреме Теодорус, тяжело поднимаясь из кресла.

Я попрощалась с Ведуном и отправилась по следам учителя Теодоруса. Да, чтобы не заблудиться в этом Универе, нужны компас и карта. И стрелки с указателями. Мы спускались, потом опять поднимались, сворачивали то вправо, то влево, я пыталась запомнить дорогу, сбилась со счета на семнадцатом повороте и бросила это бесполезное занятие. Наконец мы остановились перед дверью, из-под которой пробивался слабый свет. Колдун постучал, и дверь мгновенно распахнулась.

— У вас осталась свободная койка? К вам новенькая. До свидания.

Вот так, коротко и ясно. И смотался, прежде чем обитательница комнаты успела хотя бы рот открыть.

— Привет, — сказала я, все также стоя на пороге.

— Привет. Проходи.

Я с удовольствием оглядела комнату. Да, что-то подобное и надо устраивать в общежитиях. Маленькая комнатка была рассчитана на двоих. Две кровати, по обе стороны от окна, между кроватями две тумбочки, с одной стороны от двери платяной шкаф и письменный стол с тремя стульями, с другой — платяной шкаф и что-то вроде холодильника. Пол сделан из толстых досок и тщательно отполирован. Но ковриков нет. На одной из кроватей лежит подушка и толстое одеяло, на второй — только матрас в веселенькую красную полоску. Совсем как американский флаг, только звездочек не хватает. Я прицельно запустила рюкзак под кровать, а сама бухнулась на матрас.

— Ты тоже собираешься поступать? — спросила соседка.

— Конечно! А ты на какой факультет поступаешь?

— Это неизвестно до самого последнего момента.

Кажется, девушка знала больше, чем я. Надо было это исправить.

— Это как? Объясни?

— Завтра в полдень мы все выйдем на поле собраний, и нам начнут называть факультеты. Когда ты услышишь то, что нужно тебе, к чему у тебя сердце лежит, ты выходишь вперед и дотрагиваешься до Определяющего Кристалла. Если он засветится, то есть подтвердит твой выбор, ты принята. Если же нет — тебя отправят назад. А почему ты так поздно? Все прошли через ворота уже три-четыре часа назад.

— А я только сейчас. Я ведь здесь чисто случайно. Увидела ворота в лесу, заинтересовалась и прыгнула. А ты?

Глаза у моей собеседницы были по копейке, а теперь стали по рублю и полезли из орбит.

— Ты всерьез? Но это ведь бывает крайне редко!

Я передернула плечами:

— Ничего не поделаешь, я всегда была, что называется, не пришей кобыле хвост. Отовсюду вылезала и никуда не хотела залезать. Скажи, а ты давно знаешь о существовании этого мира?

— Давно. С детства. Но через ворота смогла пройти только сейчас. — И, видя мое недоумение, пояснила: — Мои родители — колдуны. Они лечат людей и часто говорили мне, что я унаследовала их дар. И я тоже хочу лечить людей!

— Ты — или твои родители?

— Конечно я!

Я пожала плечами. Лично меня целительство не привлекало ни в каких видах. Хватало уроков анатомии.

— А где ты жила в том мире?

— В Новосибирске. А ты?

— На волчьей родине.

— В городе, в котором есть две улицы прямые, и фонари и мостовые…

— Там два трактира есть, один — Московский, а другой — Берлин, — подхватила я.

— А у вас там еще волки остались, в тамбовских лесах?

— Черт их знает. Во всяком случае, я с ними не встречалась.

— А с кем встречалась?

— С кабаном. — Я покраснела и фыркнула. — После этой встречи наш лес небось все кабаны стали за версту обходить!

— Это как? Расскажи?

— Да чего тут рассказывать! Мы тогда летом отдыхали на турбазе. И пошли в лес за черникой. Идти за десять километров, если не за пятнадцать. Я, мама и еще трое ее подруг. Дошли, сидим, собираем ягоду — вдруг кто-то топает в кустах. И одна из маминых подруг, истеричка, каких свет не видывал, говорит:

— Ой, мамочки, это, похоже, кабан!

А кто-то в кустах топает. Я, правда, не знаю, кто там был. Может, кабан, может, грибник, но истерика-то вещь заразная! Эта идиотка послушала еще несколько минут, а потом как заверещит на весь лес:

— Каба-а-а-ан!!! Карау-у-у-ул!!! Спаси-и-и-ите!!! Да как ломанется в лес! Хорошо хоть в противоположную сторону от кабана. Мы, естественно за ней, она ж в лесу не ориентируется, заблудится, ищи эту дуру потом! Вещи похватали и помчались на третьей космической. Кто орет: «Стой, ненормальная!» Кто верещит: «Помогите, кабан!» Но весело всем. Мы бы ее остановили метров через двести, но тут по закону подлости ее вынесло еще на группу ягодников, человек в десять. Она верещит, а они как услышали, что она верещит, так за ней и помчались. Подумали, что ее кабан сожрать хочет, или нас за кабана приняли. И тоже орут на весь окрестный лес: «Спасите-помогите, нас кабан преследует!» Минут двадцать мы круги по лесу наматывали. Если там какой кабан и был, то он, забыв обо всем на свете, сбежал куда подальше! Мы-то несемся по лесу и орем дурниной, причем каждый — свое, и поди разберись, кому что нужно! Но потом у истерички завод кончился. Повезло. Разбирались мы там еще битый час, черники толком из-за этой ненормальной не набрали. И молчали потом, как рыбы. Если бы кто узнал, над нами бы вся турбаза смеялась. Одно дело — от кабана удирать, а другое — от своего хвоста… заячьего.