Мое сердце между строк - Джоди Линн Пиколт
Я слышу Сокса, который ржет в королевских конюшнях, плескания нимф, которые снова ныряют в море, и, внезапно, я стою на предназначенном месте, перед королевским троном в Большом Зале.
— Пришло время, — бормочет Трамп. Мгновение и вокруг нас становится светло, и вместо того, чтобы отвернуться, как обычно, я направляю взгляд наверх.
Я могу разглядеть лицо читательницы, по краям немного нечеткое, так похоже на солнце на морском дне. И также, как при взгляде на солнце я словно загипнотизирован.
— Оливер, — шипит Фрамп. — Сконцентрируйся!
Итак, я отворачиваюсь от этих глаз, цвета меда, от этого рта, губы которого слегка приоткрыты, как будто она произносила мое имя. Я отворачиваюсь и говорю в сотый миллион раз первую строчку моего текста.
— Кого я должен спасти?
Строки, которые я говорю, написал не я, а получил их однажды, уже и не помню, когда это произошло. Мой рот формирует слова, тем не менее, их звук возникает в голове читателей, не в моем горле.
Подобным образом происходят и все движения, которые мы совершаем во время игры, что— то вроде фантазии другой личности. Это похоже на то, как будто действия и звуки с нашей крохотной сцены переносятся далеко в мысли читателя.
Думаю, я никогда не узнавал об этом, а просто всегда знал, также как я знаю, что цвет травы зеленый.
Я предоставляю возможность Расскулио рассказать мне, что он дворянин из далекой страны, любимая дочь которого была похищена. Из— за того уже так много раз слышал этот монолог, я иногда бормочу кое что себе под нос. Конечно, у него нет никакой дочери в этой истории.
Он просто устраивает мне засаду. Но я еще не могу знать об этом, даже если сыграл эту сцену бесчисленное количество раз. В то время как он рассказывает мне старую песню о других принцах, которые не хотят спасать Серафиму, мои мысли возвращаются к девочке, которая читает нашу историю.
Я уже видел ее однажды. Она не похожа на наших обычных читателей, которые обычно — женщины в возрасте как королева Морин, либо дети, которых еще впечатляют истории с принцессами в опасности.
Но эта читательница выглядит так, как будто мы ровесники. Но такого же просто не может быть. Она же определенно знает, как и я, что сказки, просто выдуманные истории.
Что в настоящем мире нет счастливого конца.
Фрам семенит по черно— белому мраморному полу, и когда он останавливается рядом со мной, начинает дико вилять хвостом.
Внезапно я слышу голос, вдалеке, как сквозь туннель, но все равно ясно и отчетливо.
— Делайла, я тебе уже в третий раз повторяю… мы опоздаем!
Время от времени такое происходит, когда я слышу читателя. Обычно они не читают вслух, но иногда беседуют, пока книга открыта. Так как я хороший слушатель, я много выучил из этого.
«Рассадник блох*» — очевидно выражение, чтобы сказать спокойной ночи, а также так говорят про помещение, в котором и день со днем не сыщешь ни одну блоху.
(* так говорят про плохую, грязную постель)
И я знаю о вещах из другого мира, которых нет у нас: телевизор (его родители не любят, так как книги); Хеппи Мил (очевидно, не все трапезы бывают счастливыми); и принимать душ (это делают, перед тем как пойти в душ и полностью промокают от этого)
— Дай мне дочитать до конца, — говорит девушка.
— Ты уже тысячу раз читала эту книгу и знаешь, как она заканчивается. И сейчас значит сейчас!
Я уже неоднократно слышал, как эта читательница разговаривала с более взрослой женщиной. Их разговоры о закрытии книги, должно быть это ее мама. Она всегда заставляет Делайлу закрыть книгу и идти на улицу.
Прогуляться и подышать свежим воздухом. Позвонить подруге (без понятия, что она имеет в виду) и пойти в кино (что бы это значило?). Каждый раз я жду, что она последует распоряжению ее матери, тем не менее, в большинстве случаев она находит отговорку.
А иногда она выходит на улицу и продолжает читать там. Я не могу вам сказать, как это разочаровывает меня. Я кисну здесь в этой книге и не желаю ничего более страстно, чем ускользнуть из этой книги, а она не может оторваться от истории.
Если бы я мог поговорить с этой Делайлой, почему она готова променивать время своего мира на мой, в котором я застрял.
Но я уже пытался громко поговорить с другими читателями. Поверьте мне, это было первым, что я попробовал, с тех пор меня преследуют мечты по другому миру.
Если бы я мог добиться от людей, которые читают книгу, чтобы они поняли меня, тогда, вероятно, у меня появился бы шанс сбежать.
Тем не менее, эти люди видят меня только, когда происходит действие, и тогда мне приходится придерживаться за текст. Даже если я хочу сказать, например:
«Пожалуйста, послушай меня» вместо этого изо рта вылетает «Я отправляюсь спасти принцессу!» как у марионетки. Я бы все сделал для того, чтобы читатель смог увидеть меня настоящего, которым я являюсь, а не роль, которую я играю.
Я кричал изо всех сил. Я бегал по кругу. Меня же превращали в горящий факел. Вот таким меня и видят.
Вы можете себе представить, каково это знать, что ваша жизнь — бесконечная последовательность дней, совершенно одинаковых, что вы пойманы во временной петле? Вероятно, как принц Оливер я получил, однако самый дорогой подарок… но у меня никогда не было шанса пожить настоящей жизнью.
— Иду, — сказала Делайла через плечо, и я с облегчением вздыхаю. Я даже и не заметил, что задержал дыхание. Мысль о том, что не придется снова проигрывать все эти сцены, кажется мне благом.
Когда книга начинает закрываться, нас слегка пошатывает, но мы уже привыкли к этому.
Мы цепляемся за что— нибудь: люстру, ножки стола, по необходимости даже за буквы с крючками как «у» или «з», пока страницы не будут полностью закрыты.
— Ну, — говорю я и отпускаю занавеску, за которую держался. — Пожалуй, мы снова отделались.
Едва я закончил предложение, как я снова кувыркаюсь и лечу через страницы, так, как книгу листают дальше. Незадолго до конца нашей книги наш мир снова открывается. Как по мановению колдовства я снова оказываюсь на вечном пляже, и рядом со мной стоит Серафима, сверкая и блистая в своей светящейся одежде.
На шее Фрампа серебристый ошейник,
