Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович
— Не знаю даже...
— Тарик, ты глупеешь на глазах, — поморщился Долговяз. — Счастье твое, что Учение не преподают лекциумом в Школариях, иначе ты бы не только сов не заработал, но и под розги попал бы... Но в мироустройстве-то ты сведущ, что не раз доказывал и в Школариуме, и совсем недавно — здесь... Великий Гаремат Корарий совершил свое открытие, будучи...
Тарик легко закончил:
— ...будучи озарен благостью Создателя, возжелавшего его посредством открыть созданиям своим истину.
— Именно! — Долговяз значительно воздел указательный палец. — Благость Создателя была причиной, а не придуманные человеком розги! Дерзостно и сравнивать! Теперь понял?
Тарик даже испугался. И не без запинки выговорил:
— Вы хотите сказать, Титор, что Наставник Филодош... — Он с трудом заставил себя выговорить жуткое слово: — Еретик?
— Тс! — Долговяз огляделся. — Это политесное11 слово, но на людях лучше его лишний раз не произносить, мало ли что кому втемяшится — и оправдывайся потом... Вот что я думаю: сей Филодош для этого самого... ну, ты понял... все же мелковат. Не
тянут его слова на то самое... зато вполне подходят под «злоязычное вольнодумие, задевающее Создателя», точно тебе говорю. А это опять-таки сурово
подлежит... Теперь, сдается мне, ты окончательно понял, чему был ушеслышцем и даже очесвидетелем. Вот так и сталкиваются юные Школяры с суровой прозою жизни. И наконец, Филодош закрыл испытания без общего пения псалма нумер шесть «Возблагодарю Создателя за пролитый на меня свет знания». Так ведь?
— Так, — сказал Тарик, пребывая мыслями в смятении. — Я сам удивился было, а потом подумал: может, так только в Школариуме полагается учебный день завершать, а тут другие порядки...
— Порядки везде одинаковы, Тарик: и в Школариуме, и на квартальных испытаниях, и на градских. Как полагаешь, верно я догадался, что Филодош больше думал об обеде? О тешении своей бренной утробы, а не о прославлении Создателя?
— Пожалуй что, — согласился Тарик, сам державшийся того же мнения.
— Рад, что ты меня понял и проявил похвальную рассудочность, — прямо-таки умиленно сказал Долговяз. — И что же теперь должно воспоследовать? Я тебе помогу. С мироустройством у тебя тоже отлично обстоит. Гончие Создателя есть...
— ...есть лучезарные витязи, ежедневно и еженощно преследующие ереси, злоязычное вольнодумство и черное колдовство.
— Молодец! И долг каждого искренне любящего и почитающего Создателя...
— ...помогать им в сем нелегком труде, невзирая на опасности, могущие воспоследовать, ибо не может быть страха у того, кто встает на защиту Создателя.
— Истинно! Вот и надо встать на защиту Создателя пусть даже скромными усилиями пера и чернил. Говоря приземленно, Тарик, нужно писать бумагу Гончим Создателя.
Тарик сказал серьезно:
— Титор Кардош, я и не представляю, как такие бумаги пишутся, не представляю даже, где Гончих искать...
— Зато я представляю и где искать знаю, — ободряюще похлопал его по плечу Долговяз. — Все это возьму на себя, а от тебя потребно одно: когда учинят спрос, выступить ушеслышцем и очесвидетелем.
Искать никого не придется, Гончие тебя сами найдут. Могу я на тебя полагаться?
— Но ведь, Титор... Известно же: не достигший четырнадцати лет в суде считается за полвзрослого, показания одного его не принимаются. Только когда их таких двое... Или у Гончих иначе?
— Все в точности так же. А ты забыл, что вас таких как раз и есть двое? Ты и тот бедолажник, что пострадал от Филодоша... Уж его-то я сегодня же найду и с Титором его поговорю, про поротых офицеров оба слышали. Видишь теперь, что дело верное? Буду писать бумагу — первым делом тебя упомяну. И не бойся, когда позовут на спрос, — благонравному приверженцу Создателя у Гончих бояться нечего, только похвалят... Словом, я на тебя полагаюсь. Главное — рассказывай все как есть, ни словечка Филодоша не упусти. Понял?
— Понял, — кивнул Тарик без тени угрюмости.
— Молодец! — сказал Долговяз чуть ли не растроганно. — Всегда ты, Тарик, был у меня любимым учеником. И если я тебя пару раз и драл — так, согласись, за дело...
Нет, ну надо же! Под конец второго года обучения оказалось, что Тарик числится у Долговяза в любимых учениках, раньше как-то и не замечалось. Что до дранья, тут и в самом деле на Долговяза обижаться не следовало: оба раза Тарик был заводилой школярских проказ, и по старой негласке12 винить следовало только себя — кто ж тебе виноват, что ты попался? В следующий раз будешь оборотистее и ловчее...
— И замыслы насчет тебя у меня, Тарик, большие, — сообщил Долговяз. — После золотой совы со шнурочком тебе прямая дорога на Градские испытания. И попадет Школяр в список или нет, зависит от того, смогут ли его Титоры убедить Возглавителя Школариума. Заранее могу тебе сказать потаенно, не для других ушей: смогут! И уж если ты и на Градских испытаниях получишьзолотую сову... Сам распрекрасно знаешь, что тебя ждет. По лицу видно, что радешенек...
Тарик и сам знал без зеркала, что рот у него сам собой растянулся до ушей. Обладатель золотой совы на Градских испытаниях получал, к лютой зависти многих, привилегию: записаться Подмастерьем не в Цех родителя, а в любой другой — в любой! — по своему выбору. Некоторые этой привилегией не пользовались, по разным причинам решив все же продолжать дело отца. Но только не Тарик. Ему как раз золотая сова на трехцветной розетке по ночам снилась — с ней его старая мечта сбывалась моментально. Вот только он понимал, что в список ему не попасть, что оттеснит его Тулаш-Жирняга, Папенькино Чадо. Но теперь...
— Большие планы, Тарик, — повторил Долговяз. — Як тебе давно присматриваюсь. Мальчуган ты смышленый, усердный в делах, старательный, и родитель у тебя не из последних в Цехе. Понимаешь ли, взрослый человек обязан строить планы и на ближнее грядущее, и на дальнее. Тебя тоже это касается: через два месяца с лишком станешь Подмастерьем, а еще через два года — Мастером. Станешь, я уверен. Цеховые испытания пройдешь без труда... и вовсе не обязательно в родительском Цехе. Ты ведь знаешь мою старшую, Альфию. Твоя годовичка. Все говорят — красавица...
«Правильно говорят», — подумал Тарик. И многие удивляются, в кого она такая. Маманю Школяры давно прозвали Рыба Сушеная, а про таких, как Долговяз, деревенские говорят: «У него на роже домовые горох молотили». И вот поди ж ты, красоточка растет...
— И главное, трудами моими и супруги Альфия воспитана в благонравии, — продолжал Долговяз. — Сущая драгоценность для будущего мужа. И в пятнадцать, тебе прекрасно известно, люди получают право на сговор13. Необязательно сговор наступает непременно по достижении возраста, но и не так уж редко сие происходит. Скажу откровенно: стал я с некоторых пор присматриваться к тебе, Тарик. Что скажешь?
— Вы мне оказываете честь, Титор, — вежливо ответил Тарик, но сам этакой честью отнюдь не прельстился.
— Раздумывал я и пришел к выводу, что ты этой чести достоин, — серьезно сказал Долговяз. — Если пройдешь Градское испытание и выйдешь с золотой совой, сможешь не просто сам себе Цех выбирать. Можешь и поступить в Коллегиум, где готовят Чиновных. Чиновных, Тарик, а это Собрание!
— Невероятно трудно поступить в Коллегиум без протекции, — сказал Тарик искренне. Так и обстояло, все Матерущие знали. Подняться из Цеха в сословие — удача из удач. У многих Чиновных кроме дочек и сыновья имеются...
— А ежели будет протекция? — хитро прищурился Долговяз. — Чиновный, Тарик, — это персона! Мундир красивый, жалованье хорошее, от телесных наказаний свободен, как все члены Собрания. С протекцией может пусть и не высоко взлететь, однако ж быстро приподняться. Мундир, руки трудом не отягощены, жена-красавица... Как тебе такое грядущее, Тарик?
— Трудно и вообразить такое, Титор, — сказал Тарик, не скрывая правды: для него подобное грядущее, пусть и в Собрании, было бы хуже тюрьмы, святое слово...
