Сага о Северных островах (СИ) - Бутырская Наталья

— А что такое? Чем они интересны для тебя?

Жрец указал костлявым пальцем на Тулле.

— Жрец.

Перевел его на Альрика.

— Бездна.

И в конце ткнул в Живодера.

— Почитатель Бездны.

Сидевшие возле хёвдинга невольно подались в стороны. Эмануэль хрипло рассмеялся.

— Не бойтесь, славные люди! Жрец бдит, сторожит Бездну, не дает ей вырваться наружу.

Эрлинг осуждающе покачал головой, поднял рог с медовухой.

— Давно у нас не было достойного повода для пиршества, давно мы не собирались в тингхусе! Сегодня у нас несколько причин для радости. Первая — вернулся мой сын, мой первенец Кай! И сегодня мы услышим, какие подвиги он совершил, чтобы к своим годам стать хускарлом! Вторая — впервые за долгое время в нашу пристань вошел корабль! При помощи Альрика и его хирда мы сумеем прогнать тех уродов, что мешают пройти в Сторбаш. Третья — ульверы привезли людей с Бриттланда, сильных, опытных, трудолюбивых, и они поселятся на моих землях. И четвертая — мой сын женился! Жену он привезет позже, и мы справим молодым свадьбу по нашим обычаям, но выпить за них можно уже сейчас. Дранк!

— Дранк! Дранк!

Я залпом проглотил содержимое из своего рога. Может, Сторбаш и не так богат на угощения, как Харальд, но медовуха тут была отменная, бриттландское пиво ей и в подмётки не годится.

Не успели мы перевести дух, как поднялся Альрик с ответной речью.

— Мы были в Сторбаше три зимы назад. Я помню, как мы вошли в этот гостеприимный город, чтобы вернуть похищенного Кая. Тогда он был всего лишь сопливым мальчишкой с жалкими двумя рунами. Впрочем, и ульверы ушли недалеко от него, даже я, хевдинг, был тогда карлом. И я благодарен лендерману Сторбаша Эрлингу, что он доверил мне своего единственного на тот момент сына. Возможно, после нашего отбытия Эрлинг понял, что сотворил, потому и поспешил с рождением второго сына.

Пирующие рассмеялись.

— Хотя, узнав Кая поближе, я понял, что Эрлинг обрадовался его отбытию.

Эта шутка не показалась мне смешной, но ульверы и некоторые сторбашевские ребята хохотали во весь голос.

— Дерзкий, своенравный, брыкливый, запальчивый… Но при этом храбрый, усердный в бою и на веслах, верный, упорный, готовый за товарищей жизнь отдать, хоть свою, но лучше чужую. Немалая заслуга в усилении хирда принадлежит именно Каю Эрлингссону, Каю Безумцу. Так что я хочу выпить за Сторбаш, который вырастил столь отменного хирдмана! Дранк!

— Дранк! Дранк!

После отца и хёвдинга вставали и другие люди: ульверы, сторбашевцы. Полузубый сказал речь от имени всех бриттов, не упомянув, почему они ушли из Бриттланда. Медовуха текла рекой! Я не мог оторваться от запеченной в меду трески. Вот вроде бы обычная рыба, с детства ел ее чуть ли не каждый день, а в Бриттланде ее не достать. Слишком уж далеко от моря Сторборг, потому морскую рыбу там и не продавали почти.

Когда закончились дранковые речи, пришло время для хвалебных. Сторбашевским воинам похвастать было нечем, к тому же они сами жаждали услышать истории о других землях, о новых тварях и подвигах, потому всё внимание захватили ульверы.

Такого же талантливого рассказчика, как Хвит, в хирде больше не было, потому говорили как умели.

Бьярне Дударь рассказал о Туманном острове, коварном торговце и огне, выходящем из-под земли. Эгиль — о болотах Бриттланда, а Простодушный — о рунном доме и Скирикре. Сварт поведал о злобном Хрокре, а Тулле дополнил его историю судом Харальда. И отец долго возмущался столь несправедливым решением конунга. Надо же, сын Эрлинга — изгой! Наши скитания после суда изложил Энок. А о битве с драуграми в Сторборге рассказал сам Альрик, при этом он ни разу не упомянул о моем даре.

После этого за столом разразился спор о том, что же случилось на Бриттланде, раз восстали мертвецы. Об Ульвиде мы рассказывать не стали. Местные жители вспоминали старые песни и легенды, где было хоть словечко о драуграх. Потом кто-то сказал, что Мамиров жрец разбирается в подобных вещах, так что пусть он скажет, от чего могут восстать мертвые.

Эмануэль ел мало, пил еще меньше, и я за медовухой и речами даже подзабыл, что жрец сидит подле меня.

— А что, ваш жрец не разобрался, кто виновник? — внезапно обратился ко мне Эмануэль.

— К-какой жрец?

Я аж подпрыгнул с перепугу.

— Да вон тот, одноглазый.

— Тулле-то? Да разве он жрец? Пальцев-то он не резал, в горах не сидит, руны не раскидывает, да и воздает хвалу Фомриру, а не Мамиру.

Палец с острым отросшим ногтем больно постучал по моему лбу.

— Уши есть, а не слушаешь. Глаза есть, а не смотришь. Язык есть, а говоришь полную чушь. Кто же он, как не жрец?

Озлился я на Эмануэля, но грубить не стал. Я же его со своего сопливого возраста знал и всегда уважал не только из-за его близости к богам, но и как достойного человека. Он редко говорил попусту, всегда за его словами скрывалось что-то большее. Как, впрочем, и у Тулле нынче.

— Пусть и жрец, но нам его догадки не нужны. Мы и так знаем, почему встали драугры.

— А ну расскажи!

Ну я и выболтал ему историю Ульвида, как помнил. Говорил негромко, так что слышал только он один да еще Живодер, но белоголовый бритт нашу речь понимал плохо. Эмануэль выслушал меня, подумал немного.

— Это часть правды, да не вся правда.

А за столом уже забыли про драугров. Кто-то схватился за бодран, кто за дудку, кто за тальхарпу, и вот уже заиграла веселая музыка. Рысь заорал песню во весь голос. Сторбашевские парни со своими двумя-тремя рунами уже упились вусмерть, начали стучать рукоятями ножей по столу. Один забыл перевернуть нож и разбил свою плошку. Ульверы и сторбашевцы постарше держались лучше. Даже крепкая прозрачная медовуха не смогла пока пробить хускарлову выдержку.

Эмануэль махнул Тулле, чтобы тот подошел. Брат озадаченно посмотрел на нас, покосился на Альрика, полностью поглощенного разговором с Эрлингом, посомневался немного, но все же подошел. Жрец выпихнул парня, сидевшего слева от меня, и усадил туда Тулле так, что я оказался между ними.

— Что ты видишь? — спросил Эмануэль.

— Нити, — сразу ответил Тулле, как будто знал, о чем спрашивает жрец. — Нити между людьми, их связь друг с другом.

— Только нынешние?

— Да. А ты?

— Я вижу прошлое. А еще Бездну, особенно в людях, которых она коснулась. Потому знаю, что ты светлый жрец.

— А бывают темные? — тут же встрял и я.

И жесткий щелбан прилетел мне в лоб.

— Темные — те, что говорят с Бездной. А светлые — те, что говорят с Бездной через богов. И неважно, каковы имена у тех богов, — Эмануэль все же снизошел до объяснений.

— Да, Ворон говорил мне, — кивнул Тулле.

— Приди ко мне завтра. Тебе есть еще чему учиться. Ворон — сильный жрец, но у него особенный взгляд, непригодный для учеников.

— Так что там насчет правды о драуграх? — не выдержал я.

Мне и так неприятно сидеть между двумя жрецами и слушать их чудны́е слова. Пусть хоть выложит, в чем там дело было. К тому же мне не верилось, что Эмануэль сумеет разгадать эту загадку, даже не побывав на Бриттланде и не повидав драугров.

— Каждый ритуал оставляет на человеке метку, а уж такой, как поднятие мертвых да еще такого количества, выпачкает его полностью. Не удивительно, что тот Ульвид стал измененным. Даже если бы он съел сердце твари вовремя, разум его рано или поздно помутился бы. Его счастье, что он не провел ритуал полностью, не закончил, иначе бы превратился в измененного там же, на берегу последней реки.

— О! Так, может, ритуал закончил тот малах? — воскликнул я. — Тот, на которого мы потом охотились с другими малахами! Он же стал измененным, причем как-то неожиданно.

Тулле возразил:

— Нет, не сходится. По словам малахов, он изменился в конце лета. А я почуял конец ритуала после Вардрунн.

— Верно, — согласился Эмануэль. — И я вижу того, кто закончил его. Прямо здесь. Ты тоже должен его видеть.

Тулле встал, внимательно прошелся взглядом обоих глаз и по бриттам Полузубого, и по ульверам. Даже на меня посмотрел.