Война все спишет (СИ) - Романов Герман Иванович

— В Дагушане высадка состоялась только потому, что вверенная вам эскадра не предприняла никаких действий…

— В отличие от Бицзыво высадка японцев состоялась именно потому, что армия решила спокойно наблюдать две недели на то, как противник спокойно высаживается на не приспособленное для этого побережье. Две недели генерал Штакельберг спокойно смотрел на это, не предпринимая никаких действий, чтобы нанести противнику хоть какие-то потери и если не сорвать, то затруднить высадку на берег.

— Мы должны всячески избегать решительных боев с японцами, которые могут привести к значительным потерям, — как заученную мантру быстро произнес в ответ Куропаткин.

— Странно, в первые часы и даже дни противник наиболее слабый, не успевает окопаться, поставить собственную артиллерию — именно в этот момент нужно наносить решительные удары. Ибо как не велики будут собственные потери, у врага они будут намного больше. Под Бицзыво потери шли один к восьми, к тому же захватили тысячи винтовок, огромное количество патронов и снарядов, десятки орудий и пулеметов. И вражеские корабли не помогли — наша артиллерия была вне зоны поражения их орудий — японским канонеркам и малым крейсерам не хватало дальности.

— Нужно беречь наши войска от напрасных потерь, к тому же вся вина за беспрепятственную высадку японцев всецело лежит на генерале Штакельберге, что не предпринял соответствующих мер и во всем положился на отряд генерал-майора Зыкова…

Алексеев прикрыл веками глаза, не желая, чтобы Куропаткин увидел в них вспыхнувшую ярость. Но требовалось как-то договариваться, а потому усилием воли он притушил гнев. Да, теперь он понимал правоту Фока — самое страшное, это когда военный, облаченный большими полномочиями и властью, всегда уверен в собственной правоте, и категорически не желает признавать допущенных им самим ошибок.

— Мы сейчас можем, как победить в этой войне, так и потерпеть позорное поражение, — тихо произнес Алексеев и посмотрел на Куропаткина, лицо которого приняло скептическое выражение.

— Проиграть?! Что за негативное настроение у вашего высокопревосходительства?! Да мы на пороге победы — заработала переправа через Байкал и к июлю нам прибудет резервом сразу три армейских корпуса, с помощью которых мы сбросим любой японский десант в море…

— Вы слишком оптимистично настроены, Алексей Николаевич, — усмехнулся Алексеев. — Ситуация совсем иная, чем вам представляется — японцы ведь могут выставить до 25 дивизий, если развернут резервные бригады, как и мы. И вам это хорошо известно. Пока силы неприятеля составляют чуть больше четверти — три дивизии в 1-й армии Куроки на реке Ялу, и четыре дивизии 2-й армии Оку у Дагушаня, что сейчас штурмуют, пока безуспешно, Далинский перевал. Против нас всего семь дивизий, а мы против них можем выставить одиннадцать, причем, не оголяя Владивосток. Этих сил вполне достаточно, чтобы сбросить японцев в море одной частью, а второй выдавить обратно в Корею. И тем достичь победы…

— Какой победы? Они залижут раны и двинут еще восемнадцать дивизий, а мы уже понесем невосполнимые потери.

— Мы их будем бить по частям, а не позволять им бить нас по частям, если станем «накапливать» силы, — ехидство прорвалось, Алексеев не успел его сдержать, а Куропаткин побагровел. Теперь терять было нечего, и Евгений Иванович решил выговориться.

— Все необходимое японцы получат морем — патроны, снаряды, пулеметы, винтовки, пушки, боевые корабли. За их спиной Англия и Америка, которые вложили в их страну огромные деньги, и поставили многое на их победу в этой войне. А три прибывающих корпуса при таком раскладе ничего не значат — будет 18 наших дивизий против 25 японских. И это при нехватке патронов и снарядов — расход боеприпасов чудовищный, это бой под Бицзыво показал. Ни солдатскую кровь лить понапрасну, а избивать врага ружейным, пулеметным и орудийным огнем!

У Алексеева перехватило горло, но он справился со спазмом, и стал чуть ли не умоляющим тоном говорить:

— Сейчас 1-й и 3-й Сибирские корпуса начали наступление на Дагушань — мы должны сбросить японцев в море. Если этого сейчас не сделать, то японцы перебросят подкрепления, и дойдут до железной дороги. Им кровь из носа нужно немедленно брать Инкоу. Это единственный, а потому важный порт, который позволит им выиграть войну с нами. Тогда они смогут беспрепятственно доставлять судами грузы, а не таскать их на спинах носильщиков через всю Корею по тропам.

— А флот будет на это спокойно смотреть?!

Куропаткин посмотрел с таким ехидством в глазах, что Алексеева пробрало, и он вскипел:

— Флот воюет, и будет воевать, но он погибнет в условиях полной блокады. Пока вы соберетесь с силами, японцы возьмут Порт-Артур — мы только начали завозить снаряды и продовольствие, запасов на четыре месяца. Никак нельзя дать японцам возможности укрепиться на Ляодуне — это будет гибелью для флота — железная дорога как питательная пуповина, по ней идет уголь из Янтайских копей. А без него корабли просто не смогут выйти в море и сорвать вражеские переброски! А я останусь в Порт-Артуре, потому что именно со мной связывают надежды на победу в морских сражениях. И я это уже доказал, причем не раз!

Алексеев «чисто случайно» тронул большой белый крест Георгия 2-го класса, и, видимо, этот жест, в сочетании с пламенным спичем, произвели на Куропаткина впечатление. А может и завуалированная угроза — император Николай Александрович был вторым самодержцем после Петра Великого, что искренне если не любил, то относился с благоволением к русскому флоту, строительство которого шло с размахом.

— Продвижение на Дагушань задумка генерала Фока…

— Наступление разработал мой полевой штаб — генералы Жилинский и Флуг, а Фок выполняет мой приказ как главнокомандующего — ведь 3-й корпус, что обороняет Квантун в моем распоряжении, как и дивизия во Владивостоке. И вся ответственность на мне — и отвечу, если наступление провалится. Но мне нужно три дивизии, не меньше, ибо японцы готовятся начать десант. Как только определиться его место, я брошу в бой этот резерв. Я ведь моряк — какой прок держать броненосец в порту как резерв, если он нужен в бою, который ведет эскадра!

Укол достиг цели — генерал опять побагровел. Но задумался, и Алексеев хорошо понимал его мысли. Ситуация беспроигрышная, если пошлет дивизии. Выиграет Фок сражение, то Куропаткин объявит, что без его помощи не было бы победы. Проиграет — то вся вина падет на наместника, который будет признан дилетантом в сухопутной войне, а командующий Маньчжурской армии станет полностью автономным в своих решениях.

А вот если помощь не будет оказана, и японцы перережут железную дорогу в случае удачной высадки нового десанта, то крайним сделают именно Куропаткина, так как Алексеев с его морскими победами сейчас в фаворе. Алексей Николаевич быстро просчитал возможные расклады, и произнес:

— Хорошо, Евгений Иванович, я отправлю вам 4-й Сибирский корпус генерала Зарубаева, эшелоны с войсками прибыли полностью. А еще выделю 1-ю Сибирскую пехотную дивизию…

Глава 5

— Вот и хорошо, что вы можете меня видеть, Митрофан Александрович, — Фок крепко пожал руку лежащего генерала Надеина — старика крепко контузило разорвавшимся снарядом. Но дело свое его дивизия выполнила — бригада японской инфантерии, к тому же изрядно поредевшая после неудачной высадки у Бицзыво, была полностью смята стремительной атакой пехоты. Наступление русских предварял мощный удар артиллерии по двум деревенькам, и небольшой китайской крепости, где попытался укрепиться японский пехотный полк. «Бог войны» показал себя в полной красе — противник был вначале ошарашен мощью огня, содрогнулся и позже даже впал в панику. Еще бы — наверное, впервые в этой войне сюда русскими было стянуто более сотни пушек калибром 76 мм и крупнее, вплоть до шестидюймовых полевых мортир. От попадания чугунных бомб, весом в полтора пуда каждая, снаряженных даже не пироксилином, а черным порохом, глинобитные домики разносило в куски, только пыль в разные стороны шла...