Облик Огня (СИ) - Липарк Михаил

***

С тех пор, как смертник улизнул, прошло совсем немного времени и светило все еще беспощадно раскаляло воздух в столице Дордонии. Огромная Штормплац была усеяна трупами и заляпана кровавыми пятнами. Небольшие схватившиеся в бою группы, которые не поделили между собой невесть что, расталкивали королевских паладинов и городских стражников, сохраняя хаос на площади. Некоторые горожане старались помочь тем, кто истекал кровью, другие оплакивали тех, для кого сезон Расцветания нынче закончился слишком рано и навсегда.

И вот когда всем могло показаться, что очаги беспорядков вот-вот начнут угасать на площади появились нелюди. Они растеклись по Штормплац, словно масло из разбитой лампы.

Гномы, вооруженные молотами и топорами размером с них самих, набросились на людей в доспехах, расшвыривая по сторонам наиболее худощавых из стражников. Эльфы подкрадывались сзади к людям короля, вонзая тупые кинжалы в прорехи в броне воинов. На площади началась жестокая битва между людьми и нелюдями, каких свет не видел со времен Великой Войны за Сушу, когда люди пошли войной на другие расы, впоследствии завоевав всю Неймерию и «благородно» оттеснив гномов в Призрачные Горы, а эльфов в Изумрудный лес, взяв в рабы самых слабых из них.

— Виновный бежал! — вдруг заорал Дориан Орегх, добивая одного из напавших на него эльфов, непонятно откуда взявшимся камнем. — Схватить странника! — вопил он, будто не замечая восстания нелюдей. Но голос Хранителя Порядка лишь нагромождался на воцарившийся на площади шум и только усиливал панику.

«Чем глубже я погружался в эти события, тем сильнее и чаще сжималась ладонь сопереживания, обхватившая мое трепетавшее в груди сердце. Побег от неминуемой гибели прямиком из-под занесенной косы смерти… Человеку, коих тысячи гибли в обычные дни, каким-то чудом удалось спастись и бежать прочь. Меня всегда трогала эта история и побуждала внутри огромное количество вопросов, на которые я до сих пор не могу найти ответа. Стоила ли одна жизнь сотни жизней людей, эльфов и гномов, унесенных тогда на Штормплац? Не запустило ли то спасение череду событий плавно приведших нас с вами именно сюда? И это действительно то, чего мы хотели и добивались или, испустив тогда свой дух, странник оказал бы нам великую услугу? Какими бы вопросами ни было бы окутано сейчас мое нутро, все случилось так, как должно было случиться. Каждая жертва, будь то мальчишка из приюта или примерный семьянин гном, вынужденный взяться за топор и падший от клинка более ловкого паладина, сыграли свою роль и оставили свой отпечаток на будущем города и тех, кто в конечном итоге превратил его в заселенные руины. Одно я знаю наверняка — две судьбы, подобно бурлящим водам ниспадающей с горы реки, текшие параллельно и обреченные никогда не пересечься, именно в тот день, вопреки всем писаным и неписаным законам, впали в одно русло. Удару, образовавшемуся от столкновения судеб чародейки и странника, было суждено отозваться по всей измученной войнами Неймерии. Как оказалось ему по силам аукнуться не только в пространстве, но и во времени. Сколько лет прошло? Никто так и не смог назвать мне точной даты несостоявшейся казни, но даже сегодня я чувствую здесь фантомы падших тогда на площади людей и нелюдей. Берсеркеры, разрубающие своих противников — паладинов, на куски лишь несколькими взмахами топора, эльфы с алыми от ярости глазами, выпускающие град стрел, обрушающихся на противников сверху словно самый что ни на есть истинный небесный гнев, королевские рыцари безжалостно вонзающие свои мечи в тела неверных… Все они обречены отныне, под покровом „настоящего“, сражаться на этой площади на смерть до скончания времен. И даже сейчас, стоя тут, напротив того самого пресловутого разрушенного храма Святой Касандры и закрывая глаза посреди густой, окутанной тьмой ночи, я слышу лязг мечей и топоров, крики поверженных, я вдыхаю запах соленого моря, пота и запекающихся на солнце трупов, навсегда ставшего для меня запахом смерти. Я начинаю видеть перед собой эти застывшие в ужасе лица. Закрой глаза и ты. Ты тоже слышишь? Чувствуешь? Тогда смотри».

Заметки чужеземца, найденные в окрестностях Дастгарда.

Глава II

Шаарвиль. Перепелиное гнездо. Последний оплот. Святой остров. D’lanesvelle. Замок за все время своего существования сменил великое множество названий, и это лишь некоторые из них. Все в Дастгарде в свое время подверглось изменениям, кроме древнейшего дворца, на совесть выстроенного гномами в стиле далеко не присущем для этой расы — вместо грубых угловатых очертаний Шаарвиль имел округлые формы, но все же с высоты птичьего полета замок являл собой идеальный квадрат, а четыре шпиля белоснежных башен были расположены точно по углам здания. И все это было отнюдь не так, что Первые Люди нанимали гномов для постройки столь величайшего не просто замка, а произведения искусства, где бородатые братья отдавали концы и хоронились прямо в фундаменте, чтобы творение стояло крепче. Нет. Люди пришли на ту землю, что сейчас именовалась Дордонией, когда в Шаарвиле уже заседали первые короли гномов.

Никакого дерева. Все на территории замка было сделано из камня, вплоть до скамеек в Красном Саду. По величественным колоннам ныне королевского тронного зала любой чуть соображающий в строительстве простолюдин мог сразу понять, что белые столпы были построены гораздо позже возведения самого Шаарвиля и не имели никакого практического назначения. Мраморные плиты на полу, только что начищенные до блеска служанками, играючи отражали солнечные лучи, попадавшие в зал через окна, размером со взрослого человека. На столе для гостей, усыпанном разнообразными фруктами, сидела синица — птаха время от времени щеголяла из стороны в сторону, недоверчиво поглядывая на застывших у входа паладинов, охраняющих вход в помещение, словно на котов, которые уже не раз таким образом пытались ввести в заблуждение, чтобы потом внезапно наброситься и перекусить её насквозь.

В конце зала рядом с троном, на котором восседал король, стояла высокая женщина в синем платье, ложащемся прямо на пол, и громко что-то пыталась доказать своему владыке.

— Ты не можешь так поступить, Рогар! Ты мне обещал… Нарушать обещания не достойно короля! — восклицала она.

— Откуда тебе знать, как я могу поступить, а как нет?! — перебивал король, — Лиана едет в Башню Стихий. И это мое последнее слово!

Женщина побледнела и от отчаянья прикусила нижнюю губу, струйки крови начали сочиться наружу.

— Прошу, отнесись к девочке по-отцовски, Рогар, — через некоторое время вновь заговорила она уже более спокойным тоном, — ее вины в этом деле не больше нашей.

Она помялась еще несколько мгновений и продолжила.

— Ответь мне, кто должен взять на себя вину, если ребенок напроказничал? Если натворил что-то запретное?

— Обойдемся без намеков и давления на мои отцовские инстинкты, Антина. Если ты хочешь справедливости, я могу приказать выпороть тебя за то, что не уследила за своей легкомысленной дочерью! — сидя в своем троне, Рогар наклонился вперед, внимательно вглядываясь в глаза супруги. — Но… это будет лишним. Твои глаза уже намокли. Боюсь представить, что будет, когда возница тронет поводья, тем самым положив начало пути Лианы в башню для треклятых магов.

Монарх неприятно ухмыльнулся. Королева была оскорблена, но даже не думала прекращать спор. Она уже собиралась бросить следующий аргумент, но король равнодушно поднял руку, приказывая ей замолчать. Одна лишь синица, до сих пор перепрыгивающая с гроздей винограда на наливные яблоки и обратно, не знающая запретов и не имеющая представления о повиновении, нарушала тишину в зале.

Седая борода Рогара Вековечного добавляла ему мудрости, но своими повадками он скорее смахивал на кузнеца, которому совершенно случайно в наследство досталась корона. Даже сейчас, во время серьезного разговора, он старательно пытался выковырять изо рта на редкость плотно застрявшую между зубов пищу. Король был в бирюзовом шелковом костюме, который благодаря перекрестной шнуровке хорошо подчеркивал его фигуру — для своих лет Рогар был в хорошей форме, а на его шее красовался кулон с единственной женщиной, которую он когда-либо любил. Ремесленник Данаил очень кропотливо выгравировал мать короля под верхней крышкой кулона, за что был удостоен чести нарисовать герб королевской семьи в тронном зале — лев вцеплялся в горло дракону прямо за спиной восседавшего на троне владыки Дордонии.