Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между (ЛП) - Гжендович Ярослав

В первый раз я увидел его красное небо. И Ка всех будничных предметов, стоящие на их местах словно мрачные муляжи.

И это не загробный мир. Еще нет. Загробный мир – это гораздо выше. А это всего лишь трещина. Щель. Наполненная тенями и сомнениями, дыра между жизнью и смертью. Там находятся мертвые или наполовину живые души всего, что нас окружает. Стоят те же самые дома, те же самые стулья и зеркала, но выглядят они иначе, ибо это не те же самые предметы, а только их призраки. Их Ка. Их отражения в Полусонном Мире.

Поначалу я сам хотел вернуться туда. Мир Между был пугающим, но он привлекал меня. Я был всего лишь подростком. Читал книжки про экстериоризацию[1] и астральных телах, занимался йогой.

А потом оказалось, что я не могу перестать возвращаться туда. И что мир Между вовсе не пустой и безопасный. Это вовсе не было место, в котором я мог перемещаться будто призрак, проникая сквозь стены, пока не доберусь до комнаты, в которой сит королева красоты класса, и я буду безнаказанно пялиться на ее ничего не осознающее, обнаженное тело шестнадцатилетней девицы.

Оказалось, что это царство демонов. Пограничье. Место, где снуют те, которые не могут найти своей дороги на Ту Сторону, в которое прокрадываются создания из других территорий, у которых нет сил оказаться в нашем мире. Ближайшее место, из которого они могут нас достать – это как раз мир Между.

С ума я сошел именно тогда, когда до меня дошло, что высвободиться не могу. Страна Полусна сама призывала меня всякую ночь, затягивала в кучу призраков и чудовищ, порожденных нашей подлостью и кормящимися нами.

Лекарства помогли. Не знаю, то ли они излечили меня от шизофрении, но, во всяком случае, они разорвали связь между мной и миром Между.

А потом я вернулся туда уже сознательно.

Мне помог Сергей Черный Волк. Познакомился я с ним профессионально, как этнолог, путешествуя с экспедицией по стране эвенков. Именно там, сидя в его доме за самоваром и рюмками со спиртом, я понял, что впервые могу обо всем этом кому-то рассказать. Сергей – малорослый, худой азиат, с плоским будто сковородка лицом, тоже почувствовал во мне братскую душу. Потому он ради меня натягивал на себя свою оленью кухлянку, обвешанную жестяными бренчалками, брал в руки бубен, выдувал спирт изо рта в огонь и рассказывал мне сказки про мудрого Лиса. Он же рассказывал мне о Дереве Жизни и цветах, которые существуют над нами и под нами. Но все это для того, чтобы я мог писать свою диссертацию.

Потом, когда я выключал бобинный магнитофон "Каспшак" и откладывал фотоаппарат "Смена", мы говорили уже по-настоящему. И только тогда Сергей показывал мне, что реально означает сибирский шаман. Но это только в четыре глаза. Таким был договор.

Это Сергей научил меня собирать хрупкие, маленькие грибочки на красных ножках, научил добавлять зелья и лишайники, делая из всего этого наливку на крепком домашнем спирту. Это благодаря нему я возвратился в мир Между.

"Ты обязан туда вернуться", - говорил Черный Волк. "В противном случае, никогда не успокоишься. Все время будешь бояться".

Я боялся, когда пил наливку.

А потом лежал под жутким, красным небом Между, видел над собой колючие призраки кедров, рвущие кружащуюся бесконечность, и мне казалось, будто бы орды зубастых, поросших черной шерстью бестий разрывают меня на кусочку, а потом вновь складывают рыжими от моей крови лапами.

Я умер и заново родился.

Но теперь я научился входить в мир Между совершенно иначе. Уже не как туманный, протекающий сквозь стены астрал. Теперь я мог появиться там как существо из крови и костей. И теперь меня уже было не так уже легко обидеть.

Именно тогда я и встретил Селину.

Она сама увлекла меня к себе. В наполовину разваленный домишко из ДВП и толи, куда ее когда-то затащили. На предоставленные рабочим загородные участки. К полу из серого цементного раствора, которым залили ее мелкую могилу.

Каждой ночью она выкапывалась из-под того пола, окровавленными ладонями с поломанными ногтями, ужасно воя от бешенства и печали. На ее зеленоватом теле остался лишь прогнивший клочок купальника.

В нормальных условиях достаточно было бы ее успокоить и переправить. Это я сделать мог.

Но тогда еще об этом не знал. Селина приросла к этому домику и полу слишком надолго. И, думаю, что в астральных категориях, похоже, как-то сошла с ума.

Я нашел тот участок. Домишко стоял точно так же, как и его тень в мире Между, а постаревший убийца сгребал засохшие листья, которыми сыпали скрюченные яблони. Я запомнил его лицо.

И как-то ночью в мире Между я добрался до него. Он спал в собственной кровати, туманный и нереальный. Той ночью уже от меня бежали по туманным, засыпанным пеплом улицам мира Полусна.

Я глядел на его двойное тело. Материальное, едва видимое, туманное, и на слабенький, светящийся астрал, похожий, скорее, на свечение гнилушки.

Помню свой гнев. Гнев Селины. Услышал свистящие перешептывания, словно шелест сухих листьев, и увидел, как из шкафа выходит скекс. Он начал по-птичьи крутить клевастой башкой, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, вокруг клюва черной змейкой закрутился худой язык.

А потом я услышал собственное рычание и бахнул его прямо по роже.

Это было безумием. Он должен был меня убить.

Тем временем – удрал.

А потом я вонзил ладонь в худую грудную клетку, обтянутую бордово-синей пижамой, и нащупал твердое, скользкое сердце, трепещущее в моих пальцах словно воробей.

Я дал его Селине.

И, непонятно почему, я прижал ее к себе. И тогда же впервые открыл кому-то дорогу.

Нас залил столб яркого света, который вонзился в красное небо словно опора. Я чувствовал, как девушка в моих объятиях делается все более легкой. Она прошептала мне что-то на ухо, только через какое-то время я понял, что это адрес. Адрес домика на окраине, где когда-то проживала ее бабушка.

- Пятьдесят золотых рублей, - сказала Селина. – В коробочке от чая, под корнями яблони. То было мое приданое. Ведь тебе следует получить от меня обол, мой Харон.

Я отпустил ее, девушка была легонькой, словно наполненный гелием шарик. Селина направилась вверх по световому столбу, который я для нее открыл.

- Лети, - шепнул я. – Лети к свету.

Блестящий столп перестал колоть кирпично-красное небо. Переход закрылся.

Так я сделался психопомпом.

А на следующий день нашел остатки дома бабки – кирпичный прямоугольник на заброшенном участке, поросшем сиренью и крапивой. И выкопал заржавевшую чайную коробку. Мой первый обол.

Я открыл собственное призвание.

Каждую ночь я не работаю. Слежу за тем, чтобы не путешествовать по миру духов чаще, чем один раз в два-три дня.

Этой ночью я тоже не собирался работать, только история моего племянника все изменила.

За все эти годы я собрал себе оснащение. Бывают такие предметы, которые их владельцы или драматические события насытили столь мощным духом, что я могу забрать их с собой. Благодаря этому, у меня есть оружие, имеются различные приспособления, в нашем мире являющиеся всего лишь заржавевшим ломом, но их Ка действует так, как я того желаю в мире Между.

Одним из таких предметов является Марлен. Марлен – это мотоцикл. Мертвый уже кучу лет прогнивший BMW R-75 Sahara с коляской. Марлена была крайне важна для своего владельца, штурмфюрера Вилли Штемпке. Он и умер на ней. До самого конца не выпустил из рук руля.И даже впоследствии очень долго не мог его отпустить. Езда на Марлене была единственным хорошим событием, что случилось со ним за всю его чертову девятнадцатилетнюю жизнь. Он не видел, не делал и не знал ничего хорошего, кроме Марлены. У него даже женщины никогда не было.

По этой стороне это всего лишь стоящий у меня в гараже заржавевший труп, с заросшими поршнями, простреленным баком и истлевшими проводами. Но в мире Между достаточно разок пнуть стартер, и Марлена гарцует словно нетерпеливый рыцарский конь. Выкатываюсь через закрытую дверь гаража под кирпичное небо и еду через город снов и видений, поглядывая на буссоль. Ее циферблаты вращаются и крутятся, словно астролябия, разыскивая завихрения эмоций и вибрации эфира, сопровождающие насильственной смерти и появление в мире Между очередной затерянной, не знающей, что ей делать, души.