Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

— Угу… жди да радуйся… — буркнула из-под грязного лоскута Серафима.

Как ни странно, на этот раз надежда ее супруга оправдалась: шепталы их не заметили.

Пока не столкнулись нос к носу[243].

Одну секунду апельсиновая пелена застилала глаза, бесстрастно укрывая всех от всех, а в другую Иванушка вскрикнул, словно внезапно свалившись в ледяную воду, и застыл, не в силах пошевелиться. Меч выпал из занемевших вмиг пальцев и вонзился в камень у самой его ноги, но царевич ничего не почувствовал. От касания чего-то бестелесного, но проникающего до костей, дыбом встали даже самые маленькие волоски на коже, будто всасывая в плоть и кровь нахлынувшие из ниоткуда давящее уныние и обреченность. Сердце его болезненно сжалось и заколотилось, то пропуская удары, то нагоняя упущенное в страшной спешке, но как ни старалось — воздух, напитавшийся внезапно холодным мраком и ставший от этого густым и тягучим, словно гудрон, в легкие не пошел. Если бы смог, царевич сложился бы вдвое, хватая упрямый воздух разинутым ртом, да хоть зубами его выгрызая — но двинуть даже мизинцем было теперь не в его власти.

— Живыми! — туман пронизал яростный баритон. — Они нужны мне живыми!

— Ш-ш-што мы за это получим? — моментально отозвался слева шипящий, нечеловеческий голос — точно волокушу по камням тащили.

— А чего вы хотите?

— Золото…

— Вкус-с-с-сное золото…

— С-с-с-сладкое золото…

— Много золота…

— Тройной вес за каждого! — выкрикнул Гаурдак.

— В дес-с-с-сять! В дес-с-с-сять раз больш-ш-ш-ш-ше вес-с-с-с-са!

— Идет! — не раздумывая ни мгновенья, гаркнул полубог, и Иван, задыхаясь и почти теряя сознание, почувствовал, как с последним упрямым усилием вдоха в грудь его хлынул поток воздуха — зловонного, раздирающего спазмами горло, но воздуха.

— Ведите их ко мне! — баритон едва не дрожал от нетерпения. — И не бойтесь — моя когорта вас пропустит!

— Хорош-ш-ш-ш-шо… Уг-говорил… Мы не трон-нем твою когорту… — прошипел насмешливо тот же голос.

— И пус-с-с-сть люди уберут с-с-с-с-свою зеленую завес-с-с-су, — недовольно добавил голос другой, обращаясь, похоже, уже к первому. — От нее щ-щ-щ-щупальца щ-щ-щ-щекотит.

— Но мы не знаем, как… — растерянный голос Грюндига.

— Молчи! — шипение ведьмы.

— Мы попробуем… — не слишком уверенное обещание Огмета.

— Да, Избавитель! — радостный выклик Вуха.

— И она не зеленая, — ворчливое Грюндига.

— Конечно, я о вас и вашем искусстве самого высокого мнения, и благодарность моя за вашу своевременную помощь не знает пределов в известных границах… Но скажу сразу, что вы не сможете убрать то, что сами не знаете, как получили, — снисходительно прогудел баритон. — Ох уж эта магия — людская и нелюдская — и любители ее смешивать… Погодите… Не двигайтесь…

Минут пять ничего не происходило, и Иванушка подумал было, что распутать узел разных магий не под силу даже полубогу-полудемону, но тут рыжий туман колыхнулся, словно студень, стал неспешно бледнеть, и через пару минут пропал, оставив за собой озерца ржавой жижи в углублениях на земле и гадкое послевкусие во рту.

Но лучше бы он не пропадал.

Представить себе, что с ренегатами прибудет столько шептал, лукоморец побоялся бы и в самом худшем кошмаре. Почти всё пространство, отгороженное ранее огненным кольцом Адалета, было наполнено теперь сгустками ожившей тьмы и шевелилось, перешептываясь с присвистом на разные лады. Казалось, даже крылатые потеснились, настороженно поводя безликими головами, точно в ожидании подвоха. Неподалеку от них — но не в той стороне, где они видели их в последний раз — с видом заживо вознесенных на небеса праведников сгрудились ренегаты.

— С-с-с-с-тупайте, — прошипел шептала слева, и Иванушка почувствовал, как ноги его обрели чувствительность.

Бежать?

Куда?..

И один он не побежит.

А где?..

— Не меш-ш-ш-шкай, — сердито ткнули ему в спину чем-то пронзительно-холодным, наверное, щупальцем, едва он попытался скосить глаза в поисках товарищей.

Царевич качнулся вперед, и чтобы не упасть, сделал шаг.

Потом другой.

И третий.

Черные тела с легкой дрожью расступались перед ними, оставляя узкий коридор, достаточный лишь для того, чтобы протискиваться, погружаясь плечами и руками в живую тьму. И каждый раз, когда люди касались горного жителя, пробирающий до костей холод обжигал их, заставляя вздрагивать — и вызывая новые приступы дрожи среди шептал.

Вряд ли пленным стало бы легче, знай они, что это был смех.

В первый раз по-настоящему понимая выражение «последний путь», Иван тащился, подгоняемый конвоирами, уставив взгляд в землю, чтобы не видеть почти бесконечное волнующееся море шептал, ораву яйцелицых, уже почти белых, как те, которые напали на них в воздухе, торжествующе ухмыляющихся ренегатов…

И поэтому не уловил момент, когда земля справа метрах в десяти от него разверзлась.

Недовольное шипение пролетело по черной орде — словно палкой ткнули в корзину со змеями, и в щупальцах угрожающе заблестели пропавшие было из виду камни стихий. Ренегаты шарахнулись, вскидывая руки — и на пальцах у них расцвели всеми цветами летального исхода атакующие заклинания. Крылатые сомкнули ряды, мечи наготове…

— Человек Иван? Человек Агафон? — прогрохотал над плато знакомый голос — будто камнепад обрушился с вершины.

Иванушка, не веря своим ушам, зыркнул направо, едва не вывихнув глаза — и задохнулся от радостного изумления. Он хотел ахнуть, вскрикнуть, броситься к друзьям или хотя бы помахать рукой — «здесь я!!!» — но смог лишь тихо простонать. От вспыхнувшей, как пожар в засуху, надежды или бессилия — не всё ли равно, если даже бредущая чуть позади Серафима не расслышала и не поняла…

Но Конро расслышал свое имя.

Голова его повернулась к источнику звука, рубиновые очи загорелись как угли в горне, и он, преодолевая врожденное недоверие и осторожность, чуть брезгливо раздвинул соседей, словно воды какого-то грязевого озера.

— Человек Иван?

Грозный взгляд уперся в предводителя шептал, отыскав его безошибочно среди десятков, если не сотен ему подобных.

— Я пришел за человеком Иваном, — сообщил Конро главному шептале точно о чем-то само собой разумеющемся.

Любой человек или демон хоть с толикой здравого смысла и инстинкта самосохранения в этот момент или бежали бы опрометью, не останавливаясь, пока не кончатся силы[244], или с умильной улыбкой поспешили б узнать, чем они могут помочь уважаемому собеседнику.

Шепталы — прирожденные исследователи и торговцы, но никогда — воины, обладали более чем изрядной долей здравого смысла. Больше него места в их странном мозгу занимала только жадность. На третьем месте, с большим отрывом от остальных ценностей, у среднестатистического шепталы располагались мстительность и злопамятство — в количестве, достаточном для распределения среди всех обитателей Красной Горной страны, включая популяцию козлоногов и носоглотов.