Инна Живетьева - Орлиная гора

   Митька выстрелил. Кровь в первое мгновение была не видна на пурпуре мундира, и только когда солдат упал, плеснула на камни. Недоумевающе смотрели круглые глаза, словно убитый вот-вот спросит: «Росс-покровитель, как же это?»

   «Росс-покровитель!» – эхом взмолился княжич. Вот он и на стороне мятежников. Доказал – и этот парень уже не шевельнет пухлыми губами: «…как же?» Создатель, но разве это правильно – доказывать что-то чужой кровью? Свело судорогой пальцы, и Митька чуть не выронил пистолет.

   – С почином! – на тропу откуда-то сверху спрыгнул отец. – Поздравляю, наследник!

   «Валтахар». Пароль к лагерю Дина. Название сожженной деревни в Миллреде. Князь из рода Орла делает вид, что ничего особенного там не произошло. И можно забыть предсмертные слова медуницы. Митька помнит даже цвет подпалин на боку мертвой собаки – желтовато-серые; точно такое же пятно светлело у нее на морде. Создатель, если бы это было единственным несогласием отца и сына!

   Мятеж не оставлял права на нейтралитет. Митька хотел поверить, что князь Дин – не предатель короны, Эдвин ошибается, и благо Иллара в другом. Но смятые войной дни доказывали другое.

   Не только дом в Турлине превратился в руины. Погибли и мамины сказки. Так уж получилось, что до пятнадцати лет Митька и не знал настоящего отца. Храбрый, честный, благородный воин – что еще рассказывала княгиня? Искупала ли тем вину перед нелюбимым мужем, утешала себя или хотела воспитать сына в уважении к отцу – сейчас не спросишь. Оказывается, князь Дин умеет и лгать, и предавать, и отступать, и убивать беззащитных. «Как и другие», – твердил себе Митька. Но ощущение какого-то громадного обмана не проходило.

   Видит Создатель, княжич стремился быть ближе к отцу, стереть нарисованный образ и заполнить пустоту настоящим, не придуманным. Но длинные доверительные беседы, которые Митька вел с королем, с отцом не повторялись. Некогда, война. Или отцу просто неинтересно? Княжич не знал. Создатель, если бы в дни смятений выдалась хотя бы еще одна ночь, похожая на ту, которую оплакали свечи в заброшенной деревушке! Ничего сильнее не желал Митька – но некогда, некогда! А сомнения крепли, и слишком многое в памяти пропахло дымом пожарищ.

   А сейчас уже поздно вести разговоры. Княжич понял окончательно: правда – не вассальная клятва и не верность короне, а та правда, ради которой имеешь право нажать на курок, – на другой стороне.

   Митька вдохнул поглубже влажный лесной воздух, перебивая воспоминание о пожаре. Морось стала гуще, к вечеру наверняка снова польет дождь. С начала Яблоневого месяца еще не случилось ни одного сухого дня. А Митька так надеялся, что хотя бы сегодня растащит тучи и ночью покажутся звезды. Это хорошая примета – смотреть на Первую звезду и думать о том, кому Матерь-заступница отмеряет еще один прожитый год.

   Для княжича Артемия Торна сегодня заканчивается шестнадцатый.

   Вспомнит ли об этой примете Темка в последний день Рябины, когда вспыхнут крупные, яркие звезды на остывающем осеннем небе? Митька погладил шею Поля, усмехнулся: если, конечно, княжич Дин проживет свой шестнадцатый до конца. А Темка вспомнит, обязательно. Только вот – как? Скоро год, как они воюют на разных сторонах. И – как будто мало было судьбе, – войско князя Дина осаждает Торнхэл. Королевские отряды пройти к замку не могут, для этого пришлось бы выдержать тяжелый бой. Родовой замок Торнов скоро падет, мало там осталось солдат, а князь Дин упорен. Кажется, Митька знает истинную причину упрямства: когда-то, лет двести назад, замок принадлежал Динам. Случилась какая-то мутная история, и Динхэл стал Торнхэлом. Вот переплела судьба.

   Конь недовольно выдохнул в ухо. Сердится: мол, чего, хозяин, застряли в этой грязюке. Поль хочет на конюшню. А Митька совсем не жаждет возращения в отцовский лагерь. Прости, Поль.

   Княжич тронул ладонью белый мокрый ствол. Красиво в березовом лесу, даже в таком, размытом моросью. Рассеянный свет почти не дает теней, и роща кажется призрачной. Подожди – и выйдет зеленокудрая Ольха, покровительница лесов. Двинется неслышно между белесыми деревьями, еле слышно звякнут серьги. Охранником и слугой появится матерый волк с поседевшей холкой, пойдет рядом, тихо ступая широкими мосластыми лапами. Позволили бы Митьке – и он бы пристроился следом, пусть не волком, так хоть ежиком.

   Хорошо быть ежом. Иметь чуткий подрагивающий нос, втягивающий вкусные лесные запахи. Жесткие колючки – не для нападения, а просто свернуться и спрятать мягкий живот. А еще можно закататься в прошлогодние листья, стать жухло-коричневым комком. Раствориться в лесу. Орел-покровитель! Привычные слова растаяли, едва возникнув. Княжич собрал ворот плаща у горла, передернул плечами. Неважно – произносить ли вслух, шептать тихонько или кричать, мысленно звать – слова тают, не оставляя и следа. У рода Динов нет покровителя. Нет! Пустое серое небо качнулось над головой.

   Поль снова фыркнул. Митька запустил пальцы в гриву, прислонился к теплому боку и запрокинул голову. Мелкие капли падали на лицо, и княжич слизывал их с губ. Он, отчаянно скучающий по маме, почти не видевший до мятежа отца, и не знал, что можно быть настолько одиноким. Когда нет ничего, кроме бесконечной мороси из серого неба. Никого, кроме уставшего коня. Нет даже покровителя. Жаль, что и в самом деле нельзя стать ежом.

   Митька взлетел в седло, подобрал повод. Обиженный Поль почти впритирку проходил рядом с деревьями, норовя прижать всадника. Но вскоре вывернули на тропу, ноздрей коня коснулся знакомый запах, и Поль перестал капризничать.

   Скоро второе кольцо охраны. Княжич Дин откинул плащ; белые аксельбанты ярко выделялись на потемневшем от влаги зеленом мундире.

   Потоки дождя заслонили двор, стену и мокнущего на башне солдата. Опять прогулку отменят, вздохнула Анхелина. Надоело, ох как надоело сидеть в дворцовых покоях. Брошено незаконченное вышивание – ну и пусть, все равно не выйдет, как у княгини Наш. Лежит раскрытая книга, Анна не пролистала ее и на треть. Она закрыла бы еще на первых страницах, но любопытство заставляло разбирать строчки: что же такого увлекательного находил именно в этой истории Эмитрий? Писец купеческого каравана прошел восемь королевств, с полсотни городов. Но как же скучно он рассказал! И что интересного увидел Эмитрий в сухом описании странных обычаев или в нудном перечислении старых крепостей? Жаль, у самого княжича не спросишь.

   Анна положила на стекло ладонь. Как они там? Есть ли крыша над головой? Или носятся под дождями, сутками не снимая мокрых мундиров? Эмитрий так легко простывает, княгиня Дин часто сокрушалась из-за этого. Но сейчас она не говорит о сыне, и не Дин она, а Наш из рода Совы. Вспомнилось, как назвал Эмитрия княжич Артемий: Митька. Вот чудак! Да разве подходит ему такое имя? Ну, Митя – еще куда не шло, а то – Митька! Он – Эмитрий, и только так. Интересно, как же называют самого княжича Торна? Артемка, что ли? Анна фыркнула: вот еще! Какое-то игрушечное имя. А вот Артем звучит намного лучше. Но не спросить Эмитрия и об этом. Ни о чем не спросить.