Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры

Не поспоришь, мерзкий обычай. Но — ужасно вкусно и непонятно, как они готовят эту дрянь. То есть, ясно, что кладут мёд и винные ягоды — но, как рабы отца Хенту не старались испечь нечто в этом роде, почему-то ничего не выходило. Да и в конце концов — нигде в Истоках Завета не сказано, что нельзя есть эту языческую еду. То есть — не грех. От Хенту не убудет.

И Хенту смешался с толпой, чувствуя некоторый стыд, но заметил среди красных шёлковых рубах и платков крияна чёрные и серые куртки лянчинцев — и успокоился. Не ему одному интересно. Творец простит.

К площади напротив храма вели в поводу двух белых необрезанных жеребцов, а на них сидели мальчишки-крияна, лет по пятнадцати, все в белом шелку, в венках из белых мальв и с узором, нанесённым тонкими белыми линиями на смуглых щеках. Они старались не смотреть друг на друга; все богоотступники кланялись белым, кричали неведомые непристойности на своём малопонятным правоверному языке и кидали под ноги коням белые и красные цветы.

Хенту вместе с толпой пошёл за белыми на площадь.

Храм крияна был так же ненавистен большинству лянчинцев, как и его прихожане. Его несколько раз пытались сжечь — но огонь не причинял особого вреда каменному капищу. Так оно и стояло посреди площади, которую городские правоверные между собой называли Стыдобище: закопчённая громада без окон, из тёсанных плит шершавого, когда-то красного камня. Вокруг чёрных чугунных ворот в два человеческих роста, ведущих внутрь, в гулкий и жуткий, освещённый рваным пламенем мрак, из каменного массива выглядывали бесстрастные железные нечеловеческие лица со стеклянными, жутко живыми, хоть и неподвижными глазами — сонм демонов, которых крияна почитали за богов. Это им, скучающим тварям с железными лицами, глядящими из каменной стены, богоотступники собирались показывать представление и приносить кровавую жертву.

Круглую площадку перед самим входом в храм полунагие девки-служительницы, в одних широких алых штанах и коротеньких безрукавочках, еле прикрывавших нагую грудь, развратницы, которых богоотступники почему-то пускали в своё святилище беспрепятственно, выстлали белоснежным шёлком — стоящим, наверное, сотню золотых, а может, и две. Старая ведьма в венке из алых мальв на седых патлах, в широком платье цвета запёкшейся крови, расшитом сияющими багряными самоцветами, вышла из капища наружу, опираясь на высокий посох, увенчанный гранёным стальным остриём; её сопровождали воины в красном, сияющие надраенными медными панцирями. Два воина, обойдя белое шёлковое покрытие с двух сторон, встретили мальчишек на конях и придержали им стремя — а те прошли прямо по белому и встали на колени перед ведьмой.

Она запела низким грудным голосом, и две девки вынесли из капища и вручили мальчишкам странное оружие крияна — длинные и очень узкие мечи, лезвие шириной меньше, чем в два пальца, четырёхгранное. Не резать и рубить, а царапать и колоть — гнусное ритуальное оружие богоотступников.

Толпа хором подхватила песню ведьмы — а может, молитву демонам крияна — и мальчишки вышли в белый круг, чтобы начать своё нечестивое действо.

Говорили, что жестокие дьяволы крияна жаждут кровавых зрелищ, поэтому сражающиеся должны обязательно ранить друг друга. Может, поэтому им полагались мечи, которыми сравнительно легко наносить поверхностные раны, не причиняющие серьёзного вреда: авось демоны не заметят и угомонятся. Хенту, придерживая повод верблюда, протолкался поближе к месту действа, чтобы понаблюдать за боем.

Всё-таки, нельзя отрицать, что варварская красота у этого действа была. Странная техника крияна выглядела чрезмерно изощрённой, декоративной, как танец, избыточной — но Хенту невольно любовался точностью и скоростью движений бойцов. Лёгкое оружие позволяло затянуть поединок — но не снижало накала. Толпа восторженно взревела, когда одному бойцу удалось впервые оцарапать своего соперника — алая кровь выглядела на белом, как цветочный лепесток. Невредимый боец оставался невредимым недолго — и вскоре белые рубахи крияна покрылись алыми брызгами сплошь. Фанатики вскидывали к небесам сжатые кулаки, орали, срывая голоса и швыряли горсти лепестков на запятнанный кровью шёлк под ногами бойцов.

Хенту смотрел, чувствуя невольное и слегка греховное возбуждение. Он задумался о том, как здорово выглядела бы крошка-крияна, если бы обрезать её после такой роскошной драки — и не уловил миг, когда мальчишка с оцарапанной и кровоточащей щекой выбил клинок у своего партнёра.

Меч отлетел с дребезгом — и храмовые девки тут же схватили его, чтобы вручить старой ведьме. Оставшийся без оружия рванулся вперёд, подбежал к своему сопернику, схватил его за руки, что-то говоря. Вооружённый сунул меч в руки служительницы, успел только кивнуть и потянуться вперёд — как воины храма подошли, чтобы оттащить побеждённого от победителя. Хенту, чувствуя нечто, очень похожее на жалость, смотрел, как побеждённого ведут к храмовым вратам — а он пытается упираться и оглядывается, и лицо у него отчаянное, и слёзы — а победителя держат, чтобы он не дёрнулся следом, а ведьма и весь языческий сброд поёт и вопит в экстазе, и кто-то плачет, а кто-то хохочет… Девки свернули и забрали окровавленный белый шёлк.

Храмовые врата закрылись за воинами, ведьмой и девками, которые утащили с собой предназначенного в жертву дьяволам — а на площади все успокоились. Рыдающего победителя увели его родители; старшие родственники разносили вино и раздавали пироги-сердца из больших плетёных корзин — Хенту взял штучку. Теперь бедолагу, предназначенного в жертву, на алтаре обрежет старая ведьма — а потом юную женщину, как говорили, отдадут демону с железным лицом и железным же членом. Она вернётся домой, к тому, кто победил, только после метаморфозы, которую ей предстоит провести в храме, развлекая железных дьяволов своими муками. Ужасно, как подумаешь…

Вот северяне — тоже язычники и тоже позволяют поединки, но не доходят же до такого изуверства… Будь Хенту Львом, он объявил бы войну Крияна, а не Кши-На, а победив богоотступников, запретил бы навсегда кровавые жертвоприношения. Нечего, потому что…

— Хенту, неужели это ты, брат?! — вдруг окликнул знакомый голос и вывел из задумчивости.

Хенту поднял глаза и увидел Винору, сотника Анну, старого товарища, с которым надеялся выпить вина, приехав в Данхорет.

— А! — закричал он весело. — Пялишься на обряды демонопоклонников, старый греховодник?!

Вид у Винору, впрочем, оказался не таким радостным, как Хенту ожидал. Лицо у старого вояки казалось осунувшимся и усталым, под глазами — синяки, а между бровей — глубокая складка. Он схватил Хенту за локоть и потащил с площади; верблюд покорно брёл следом.