Юлия Фирсанова - Похождения богов в урбо-мире

Герцог даже онемел на секунду от такой наглости:

— А как же это еще назвать?!!!

— Что? — Элию начал забавлять разговор, сонная утренняя расслабленность уступала место бодрому оживлению.

— То, что ты с ним творишь! — злобно повторил Элегор. — Он, бедняга, всю ночь промучился, а ты смеешься! А потом еще строишь из себя оскорбленную невинность!

— Глупый мальчик, — тонко улыбнулась Элия, начиная понимать, с чего герцог так разбушевался. — Я подарила ему такую ночь, о которой он мог только мечтать. Лейм был счастлив…. До тех пор, разумеется, пока ты, заступник, не пришел его будить.

— Какого же демона он сидел на полу и смотрел на тебя глазами голодного побитого щенка? — изумился герцог, ничего не понимая.

— Может быть, ты неправильно истолковал его взгляд? — в глазах принцессы засверкали серебристые искорки смеха.

— Мужчина не смотрит такими голодными глазами на женщину после ночи любви. Не делай из меня идиота! — огрызнулся в легком смущении молодой бог.

— Невозможно сотворить то, что уже имеется в наличии, малыш. Ты так ничего и не понял, — хмыкнула Элия.

— Да куда уж мне, дураку, — хмуро пробормотал Элегор.

Богиню изрядно развеселила комичная беседа, в которой герцог невольно взял на себя роль ее сердечного поверенного. Принцесса 'сжалилась' и решила кое-что рассказать юноше.

— Веришь ты мне, или нет, меня это не слишком заботит, но слушай. Да, Лейм испытывает чувства определенного рода. Но своей силой на мальчика я не действовала. Я вообще редко пускаю ее в ход. Красивая и умная женщина легко может влюбить в себя любого мужчину, и талант Богини Любви для этого не нужен. Но сама моя суть: внешность, манера поведения, ум — неотъемлемая часть моего дара богини, которую не замаскируешь и не спрячешь за 'флером невнимания'. Она действует вне зависимости от того, хочу ли я, чтобы в меня влюбились, или нет.

Лейм сознательно поддался своим чувствам. Бог Романтики должен иметь совершенный идеал прекрасной женщины, или жить в его поиске. Такова суть Лейма-бога. И ни моей, ни его вины в том, что он нашел свой идеал в Богине Любви, нет. Конечно, я знаю о его чувствах и не собираюсь причинять ему боль. Вот только кузен еще слишком молод. Если сейчас я подарю ему ночь любви — это навсегда привяжет его ко мне, освободиться он уже не сможет, да и не захочет. Путы плоти крепки. А для меня он будет лишь еще одним неопытным мальчиком, нежным, милым, красивым, но и только. Такие быстро надоедают. Скука приходит на место симпатии. Для кузена я, возможно, смогу найти сочувствие. Но нужно ли оно ему? Он умрет от боли, если будет знать, что любимая женщина дарит ему наслаждение только из жалости. Нет, я не хочу для него такой участи. Слишком хорошо я знаю мужчин и себя, чтобы думать, что все будет по-другому. Пусть подрастет, наберется опыта, быть может, найдет себе другой идеал. А если нет… Что ж, тогда решим…

Этой ночью я позволила ему находиться рядом, мечтать, смотреть. Это то, что нужно Лейму сейчас. Другое лишь повредит. Ты можешь называть меня стервой. Я такая и есть. Многие смертные и боги готовы были отдать жизнь, душу за один лишь мой поцелуй, валялись в ногах, умоляя меня принять их дар, а я лишь смеялась в ответ. Но Лейма я люблю и не хочу, чтобы ему было больно, не позволю и другим причинить ему страдания. Я постараюсь позаботиться о том, чтобы он не полюбил меня слишком сильно, настолько сильно, чтобы мучиться.

Элегор внимательно выслушал собеседницу, умудрившись ни разу ее не перебить. Герцогу никогда и в голову не приходило рассматривать действия Элии с такой стороны, но, тем не менее, он поверил сразу. Что и ставило в тупик — информация совсем не вязалась с образом леди Ведьмы, который Элегор тщательно выпестовал в душе, дополняя отрицательными чертами собственного изобретения. Глубоко вздохнув, герцог был вынужден признаться, что, идя на поводу у собственного самолюбия, вечно уязвляемого кажущимся превосходством Элии, он судил о принцессе немного необъективно.

'Но она все-таки стерва — сама призналась', - эта мысль слегка успокоила Элегора и он с новой подозрительностью спросил:

— А почему ты мне все это рассказала?

— Почему? А почему бы и нет. Ты никому не расскажешь, не сможешь использовать эти слова, чтобы повредить мне или извлечь какую-то выгоду, зато спасешь себя от многих заблуждений касательно женщин в целом и меня в частности, кроме того, не будешь мешать жить Лейму, — обосновала свою позицию Элия и, допив кофе, вышла из кухни.

Лейм сделал пару глотков, показавшихся ему абсолютно лишенными вкуса, и поставил чашку на стол. Боль сковывала грудь, сдавливала голову стальным обручем. Доведется ли ему еще когда-нибудь испытать такое счастье: провести целую ночь бдения у изголовья спящей Элии… Когда Гор ворвался в спальню, Лейм был взбешен — друг разбудил кузину. Успела ли она увидеть, как он смотрел на нее? Что скажет ему теперь? Что если отругает, запретит видеть себя? Или будет презирать?… Тысячи вопросов один другого мучительней одолевали несчастного Бога Романтики. Юноша закрыл глаза, чтобы не дать пролиться слезам…

— Дорогой, к тебе можно? — не дождавшись ответа, принцесса легко вплыла в кабинет и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Лейм сидел за столом, сгорбившись, словно старик под тяжестью прожитых лет. Его плечи слегка вздрагивали. Волна гнетущей тоски, горечи, желания, любви и страха накрыли богиню с головой.

— Ох, мальчик мой сладкий, — нежно прошептала она и, подойдя к кузену, положила руки ему на плечи.

Лейм поднял на кузину взгляд, полный беспросветного отчаяния и безнадежной мольбы, тяжело вздохнул и снова поник.

'А герцог в чем-то, пожалуй, был прав. Для своих юных лет малыш увлекся слишком серьезно, пожалуй, нужно немного поработать силой,' — с легким беспокойством подумала богиня и призвала свой талант, чтобы освободить юношу от чрезмерной тяжести безнадежной любви.

Но едва ее сила коснулась души кузена, как получила мощнейший отпор. Перед ней встала не просто стена, непробиваемый монолит, через который невозможно прорваться. С таким богиня еще не сталкивалась ни разу, даже когда пыталась 'врачевать' твердолобого Нрэна.

— Нет, Элия, это мое, не забирай! — взмолился Лейм и, упав перед сестрой на колени, обнял ее ноги. — Пожалуйста, накажи по-другому, не забирай.

— Милый мой, дорогой мальчик, дело не в наказании, я ни в чем тебя не виню и никогда не стала бы сознательно причинять тебе боль. Но ведь тебе плохо, а может, станет еще хуже, я уберу ровно столько, чтобы тяжесть чувства в будущем не омрачала радости жизни, — ласково пояснила принцесса, удивляясь той силе, с которой столкнулась, и буре чувств юноши.