Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись первая.

Роман заколебался. Он послал зов сильнейшим из диких, теперь пора выбирать. Кабан и Лось отпадали. То же относилось и к медведю — вряд ли тому будет дозволено пребывать в дворцовых покоях, жизнь же Стефана надлежало оберегать денно и нощно. Не подходил и лис. Он стал бы прекрасным сторожем и разведчиком, но не справился бы даже с женщиной. Оставались волк и рысь.

И того и другого природа наделила грозным оружием, прекрасным чутьем и выносливостью. Волка проще выдать за собаку, а при необходимости он соберет и возглавит стаю себе подобных. Рысь ходит бесшумно, не боится высоты, может часами ждать в засаде, и к тому же это живой герб Таяны. Роман выбрал. Он подошел к гигантскому горному коту и защелкнул на его шее вороненый ошейник.

В последний раз оглянувшись на пришедшее на зов зверье (огонь погаснет, и они мирно разойдутся), эльф повел избранника к оставленным в лощине лошадям. Топаз не подкачал. Пятнистый кот, как привязанный следующий за хозяином, не произвел на жеребца никакого впечатления. Так же как и необходимость везти на собственной спине хищника. Этого хочет хозяин? Значит, так надо. Все еще одурманенная зельем рысь беспрекословно запрыгнула на коня и устроилась перед всадником, словно всю жизнь ездила верхом. Роман присвистнул и развернул Топаза по собственным следам.

Стража с восхищением оглядела знаменитого гостя, везущего в седле корбутскую рысь. Роман успел заслужить всеобщую любовь, да и о его колдовских способностях были наслышаны, так что появление рыси никого не удивило. Эльф беспрепятственно провел огромного кота в комнаты Стефана, с удивлением уставившегося на странное явление.

— Что это?

— Преданный.

— Кто?

— Мне надо ехать. Похоже, беда гонится за нами по пятам. Надеюсь когда-нибудь тебе все объяснить. Но бросать тебя одного я не могу.

— Что со мной может произойти? Я почти здоров; отец в порядке, с нами Шандер, а твои «лозы» отбили охоту у кого бы то ни было забираться ко мне с кинжалами.

— И все-таки, Стефан, ставки велики. Твоя жизнь кем-то ценится на вес… даже не знаю чего. Лишняя осторожность не помешает, а Преданный, по свидетельствам… летописцев, — величайший дар. Это друг на всю жизнь, твое второе «я», любящий тех, кого любишь ты. Пусть ты в относительной безопасности, ты сам вчера признался, что боишься то за Герику, то за Ланку. Кот при необходимости защитит и их. Кроме того…

— Что кроме того?..

— Нет, ничего. Для таянца рысь — живой талисман, и, в конце концов, он просто красив.

— Уговорил. — Стефан улыбнулся. — Что мне делать, чтобы Преданный меня признал?

— Дай руку.

Принц покорно протянул Роману худую руку, и либер защелкнул на запястье черный браслет — уменьшенную копию ошейника.

Крик человека слился с рычанием рыси. Когда принц поднял взгляд на эльфа, в нем сквозили восторг и благодарность.

— Вот что ты имел в виду под «кроме того»… Мы с ним теперь единое целое. Это божественный подарок, Роман.

«Это подарок темных, — подумал бард, — но у нас нет другого выхода».

Астен Кленовая Ветвь отложил в сторону белоснежное перо и с удовлетворением перечел написанное. Законченное стихотворение завершало двойной венок сонетов, который Астен создавал несколько лет. Подождав, пока чернила высохнут, эльф бережно положил свиток в резную буковую шкатулку и вышел.

Близился вечер, и небо над Убежищем окрасилось розовато-сиреневыми тонами, над белыми и розовыми цветами примул кружили первые ночные бабочки, в небе проступал нежный лунный серп. Астен с тихой радостью смотрел на причудливые облака, с удовольствием припоминая наиболее удачные строки.

Из безмятежного блаженства поэта вырвали слова: «Приветствую вас, отец». Голос, произнесший их, был нежным и негромким, но для Астена он прозвучал подобно скрежету железа по стеклу.

Будь на то его воля, единственный брат Местоблюстителя Лебединого трона отменил бы мучительные еженедельные встречи, но Нанниэль и ее дочь (Астен с трудом верил, что является отцом девушки) были фанатичными приверженцами старинного этикета, родившегося в те дни, когда Светорожденные были хозяевами Тарры. Сам Астен десятилетиями не надевал ярких изысканных нарядов, таких нелепых на затерянном в болоте острове, где прозябало несколько сотен эльфов, отставших от собратьев в день Великого Исхода. Непритязательность Астена в одежде ставилась дочерью и женой ему в вину не меньше, чем судьба Нэо Рамиэрля, по мнению матери и сестры загубленного родным отцом и чародеями-людьми. Кленовая Ветвь так не считал. Более того, когда «погубленный» был приведен в Убежище, Астен с радостным удивлением обнаружил, что они с Романом понимают друг друга с полуслова.

Сын, как и отец, жил настоящим и будущим, а не вздыхал по безвозвратно ушедшему величию эльфов. Если бы Астен мог столь же свободно чувствовать себя среди смертных, он наверняка бы променял добровольное заточение на острове на странствия по дорогам Благодатных земель. Увы! Кленовая Ветвь не был способен сыграть роль человека, а посему его жизнь состояла из занятий магией и поэзией, разговоров с Преступившими и помощи, которую он по мере сил оказывал брату. Астен привык к такой жизни и даже находил в ней светлые стороны. Все было бы хорошо, если бы не тихая, но непреклонная Нанниэль, на которой он столь опрометчиво женился, уступив настоянию Совета Лебедя, и не Эанке Аутандиэль, Эанке Падающая Звезда, его дочь, с которой он вел постоянную войну, не выходя при этом из жестких рамок этикета. Вот и сейчас, подавив вздох, отец протянул дочери руку, которую та и поцеловала, преклонив колени.

Эанке, как всегда, была одета по древнему обычаю. Длинные черные косы перевиты жемчужными нитями, голову украшает изысканная диадема, к которой крепится тончайшая вуаль, платье цвета закатного неба стянуто золотым пояском. Длинные ресницы неодобрительно дрогнули при виде простой зеленой туники отца. Разумеется, она ничего не сказала — почтительная дочь не смеет делать замечания родителю, но Астен не сомневался — завтра к нему явится с визитом Нанниэль и нежным музыкальным голосом час, а то и два станет перечислять его прегрешения, среди которых окажется и сегодняшний туалет. Он же, как всегда, будет покорно выслушивать весь этот бред неудовлетворенной жизнью женщины.

Астен давным-давно понял, что поведение Эанке и ее матушки объясняется одним. Незаурядная красота обеих вкупе с высоким положением в клане, властными характерами, обилием свободного времени и старинными предрассудками заставляли их тосковать по прежнему величию. Нанниэль и Эанке жаждали придворных интриг, поклонения, турниров в свою честь, а были обречены прозябать в Убежище среди горстки соплеменников, которых знали вдоль и поперек. И которые в большинстве своем примирились с порядком вещей.