Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф

Она прорычала:

– Птенчиков не подбираю. А людей вот жру.

– Людей не так жалко, – сказал я, – но вон там разбросаны кости лошадей, быков… Они чем виноваты? Напала, убила прямо в упряжке… Придется с тобой поступить так же, как ты с другими.

Она захохотала.

– Съесть?

– Другие съедят, – сообщил я и, не отрывая от нее взгляда, указал кончиком меча в небо. – Уже слетаются…

Она продолжала приближаться, я отступил, движения ее стали порывистыми. Похоже, двигается на пределе, так что убежать смогу легко.

– Не пойму, – сказал я, – ты их гипнотизируешь, что ли?.. В смысле, чаруешь? От тебя, как понимаю, даже хромой убежит.

Она остановилась, ее мощные обнаженные руки скрестились на такой же могучей груди, где вторичные половые едва заметны. Узкие губы хищно изогнулись, показывая длинные клыки.

– Чарую, – согласилась она.

– Попробуй на мне, – предложил я самоуверенно.

– Хорошо, – ответила она.

Когда еще произносила это «хорошо», голос из грубого рыка успел превратиться в нежный женский, фигура уменьшилась, посветлела, копна волос превратилась в водопад золотых и чистых, что свободно рассыпались по спине и груди, а тело стало трепетно девичьим, чистым и не тронутым ни временем, ни мужскими руками.

На меня застенчиво смотрела юная девушка, стыдливо закрывая ладонями и локтями крупную налитую грудь, глаза большие, испуганные, щеки с нежным румянцем. Как только она сообразила, что низ живота открыт, ахнула и прикрылась ладонями, высвободив грудь.

– Здорово, – проговорил я ошарашенно, – согласен… я очарован…

– Тогда иди ко мне, – произнесла она нежно, – насладись мною.

Я горестно вздохнул.

– Рад бы, но, увы…

– Что? – спросила она участливо. – Устал? Я помогу восстановить тебе силы.

Я покачал головой.

– Да силы на это дело всегда есть, что удивительно. Помню, зуб болел страшно, но не помешало… Тут другое: ты ж не человек, а нам с нечеловеками нельзя, хоть умри. Есть люди свободные во взглядах, демократами называются, они могут и с животными, а вот мы, старомодные, не приемлем такой политкорректности.

Она промурлыкала:

– Это ты старомодный?.. Не сказала бы. А ты решись! Увидишь, в этом столько нового, неизведанного и страстного…

Я вздохнул.

– Да решиться на такое всегда проще, чем удержаться. И оправдание всегда найду, я такой, а вот если удержусь – буду ныть и упрекать себя за упущенную возможность.

– Ну так что же?

Я сказал горестно:

– Но я удержусь. Трудно быть рыцарем, мать вашу… но надо.

Она спросила непонимающе:

– Зачем? Просто насладись!

– Все-таки ты не человек, – определил я. – Правда, потом и человеки станут такими же, но сейчас еще не вышло из моды быть мужчинами, а не самцами. Так что я все-таки тебя прибью. По-мужски. Или же давай свяжу тебе руки и ноги.

– Зачем?

– Будут держать тебя в клетке, – объяснил я, – показывать народу. Зато буду кормить, одевать, чистить за тобой клетку. Работать или охотиться не надо, все на готовом! Идеальная жизнь для общечеловека.

Она прошипела яростно:

– Да лучше я помру!

Я вздохнул снова:

– А вот тут ты человек… А человека убивать труднее, хоть и надо.

Я перехватил меч поудобнее, мозг суетливо прикидывает, как лучше нанести смертельный удар, а тело подрагивает в страхе, мол, куда бы самому отпрыгнуть.

Она произнесла жестоким голосом, так не идущим к ее нежному девственному телу:

– Я – настоящая женщина!.. Я смогу быть такой, какой ты хочешь. Что мне изменить?.. Что увеличить?.. Можешь не говорить, догадаться не трудно… Ну, как вот так?.. Или так?

Я пробормотал:

– Впечатляет…

Она засмеялась громче, победно и жестоко.

– Что еще?.. Стать жаркой и чувственной?.. Превратиться в толстую, как гора жира, или в худую, как щепка?.. Стыдливую? Говори, я покажу тебе, как сладко быть с той женщиной, какую ты хочешь.

Я сказал настороженно:

– Можешь многое, да… Но быть человеком – это уживаться в обществе, а тебе хочется быть всегда и во всем правой? И не слышать возражений? И убивать всех, кто с тобой не согласен?

Она расхохоталась.

– Но если могу?

– Хороший ответ, – буркнул я. – Тогда вот мое слово: я могу убить… и потому убью.

Она взвизгнула в ярости:

– Это я тебя убью!.. И сожру живьем.

Она взмахнула руками, они стали толстыми и жилистыми, тело раздвинулось, поднялось на две головы. Нежная девушка превратилась в прежнее чудовище, с бугристыми мускулами, змеиной нижней половиной туловища, плотной чешуей.

– Спасибо! – крикнул я с облегчением.

Сделав два быстрых шага, взмахнул мечом, она вскинула навстречу скрещенные руки, но я изменил направление удара, сверкающее лезвие врубилось в бок. В самом деле врубилось, но не больше, чем на сантиметр, хотя она страшно вскрикнула, дернулась так, что меч едва не вырвало из рук.

Отпрыгнув, я видел на ее теле глубокую царапину, словно рубанул по толстому дереву со снятой корой. Ее ладони прикрыли рану, я собрался с мужеством и, снова сделав два быстрых шага, ударил еще, потом еще. Тело ее покрылось царапинами, кровь текла медленно, у пресмыкающихся обмен замедлен, но перекосившееся лицо говорило, что ей очень больно.

Я решил, что гадина вот-вот сдохнет, но неожиданный удар хвостом сотряс с головы до ног. Я отлетел, словно котенок, которого отшвырнули пинком.

Она прокричала страшным голосом обманутой в своих ожиданиях женщины:

– Все те кости… это остатки таких же дураков, как и ты!

– Но я же не клюнул на твои вторичные половые, – возразил я.

– Все равно умрешь!

– Но я умру гордо, – сказал я и нанес новый удар, – красиво… благородно… с последними словами мудрости… на замерзающих устах…

С каждым словом я бил все сильнее, она дрогнула и начала пятиться. Я сцепил зубы и рубил и рубил, острое лезвие все-таки рассекает тугую чешую, из множества мелких царапин течет кровь.

Она впервые взвизгнула от боли, я процедил люто:

– …но не в этот раз…

Она превратилась в прекрасную женщину, я тут же остановил меч в воздухе. Она прошептала умоляюще:

– Неужели убьешь женщину?

Я спохватился, спросил едко:

– А какая разница? Женщины – еще те змеи.

Она сказала жалобным голосом:

– Неужели убьешь молодую, красивую женщину?

Я поинтересовался едко:

– А ты молодых парней не убивала? А у нас, чтоб ты знала, равноправие. Это значит, что мужчины во всем равны женщинам!.. Ну что, повернись и протяни руки за спину. Свяжу, и будешь жить.

Она смотрела со страхом в мои глаза, это так льстит, алые губы задрожали от приближающегося плача.

– Не пугай меня… Неужели ты мне сделаешь больно?..

Она сделала шажок ко мне, еще один. Невинные голубые глаза смотрят умоляюще, затем черный зрачок превратился желтую вертикальную щель, и хотя я смотрел завороженно и не видел, что с нею происходит, но рука моя рывком послала вперед меч острием вперед.