Дарья Волкова - Гении места или Занимательная география (СИ)

А в школе... Его долго обнимали и тискали все. Он переходил из руки в руки – крепкие объятья Тагира, чуть более осторожные – Фарида. Девчонки, не стесняясь, плакали на его плечах – Аля на левом, Соня на правом. Миша смотрел на него с какой-то странной растерянной улыбкой – будто все еще никак не мог поверить, что Мо тут. А Мика неподалеку, всхлипывая, твердила Лине: “Я говорила! Я говорила, что он вернется! А вы мне не верили!”. Ангелина что-то шептала сестре на ухо, гладя ту по голове, по черной косе. Смотрела через плечо Мики на него и тоже улыбалась. А в глазах стояли слезы. Если честно, он и сам был близок к тому, чтобы зареветь. Поводов было сколько угодно. Как же его ждали. Сколько всего он потерял. И сколько узнал...

После. Мо, Мика, Михаил, Лина, Фарид, Тагир, София и Алия.

А потом его обступили все. И затихли, замерли в ожидании. Он знал – чего.

- Ребята... Мне так много вам надо рассказать. Очень многое – про нас, про то, что произошло, о том, что нам предстоит сделать. Это... это важно, очень важно. И слишком дорого мне досталось. Но сначала я должен сказать две вещи. Персонально.

Молчание. Его просто очень внимательно слушают, буквально затаив дыхание.

- Аля, отец... Он... – Магомед посмотрел на сестру. Ничего больше не сказал – ни вслух, ни ментально. Но она все поняла.

Зарыдала – не сходя с места, глухо, с надрывом, прикрыв рот ладонью. Мо тоже не двинулся с места – он не знал, как помочь. Он сам был сейчас оглушающее, до звона пуст, выпит, опустошен.

Стоявший рядом с Алей Тагир обнял девушку, уже почти привычно огладил своей огромной ручищей темноволосую голову. Она же ничего не замечала. Уткнувшись в грудь Тагира, Алия оплакивала отца в гробовой, именно гробовой тишине.

- Простите, – она резко отстранилась от Тагира. – Я... я потом... сейчас важнее другое, наверное, да? Мо, говори дальше.

Магомед кивнул. Будет еще время оплакать. Наверное, будет. Или не будет никакого времени вовсе. Возможно, именно от них и зависит – будет ли какое-то время вообще.

- Теперь ты, – Мо обернулся всем корпусом к Фариду. – Я не доверял тебе, с самого начала не доверял, и ты знаешь это. – Фарид согласно кивнул. – Мне казалось, ты что-то скрываешь. Так оно и оказалось. Фарид, – Мо шагнул к нему, – если я тебя чем-то обидел – прости. Если бы не ты – нас бы сейчас не было в живых.

Фарид слегка настороженно пожал протянутую руку, внимательно посмотрел в глаза Мо, потом, после небольшого размышления, кивнул утвердительно.

- Ага, ясно... А я сомневался, знаешь... Насчет резонансных частот. Боялся, что выйдет наоборот. Понимаешь, – Фарид смотрел на Мо так, будто только тот в состоянии понять, о чем говорит молодой механик, – я ведь не соображал толком, что делаю. Иной раз спохвачусь, смотрю на плату и понять не могу – почему именно так развожу дорожку? Это ошибка, наверное? А как исправлять – не пойму. И делаю так же дальше – сам не понимая, как. И потом уже боялся, что только хуже сделал. Что совпал по частоте. Там такие частоты, знаешь... Не наши. Они то появляются, то исчезают. Что-то со временем... Будто они существуют в какие-то промежутки времени, а не всегда. Понимаешь?

Мо серьезно кивнул.

- Довело Мо общение с Фаридом до белой горячки, – прокомментировал этот диалог Тагир. – Ребята, я очень рад вашему примирению, но нам ни черта не понятно.

Все остальные вразнобой, но дружно согласились с Тагиром. Мо развернулся, оглядел всех по очереди.

- Это было излучение. Какое-то излучение, которое действовало только на кифэйев. Которое убивало кифэйев. А Фарид собрал прибор, который... Фарид, скажи, как правильно?

- Я не знаю, как правильно, – растерянно пожал плечами Фарид, обескураженный всеобщим вниманием. Тем, что прочитал в глаза ребят. – Я просто поймал эту частоту и выдал на ней... И они заткнулись. Вот.

- Господи, что ты выдал на этой частоте?! Что эти... заткнулись?! Русский шансон? Стаса Михайлова? Верку Сердючку?

- Белый шум.

- Что?!

- Ну, если быть совсем точным – белый гауссовский шум. Аддитивный, наверное. Или, все же, судя по воздействию... Мультипликативный? Хотя, если учесть распределение...

Дальше ему не дают сказать – Мика и Лина с двух сторон обнимают его крепко-крепко. И вообще – к нему выстраивается целая очередь из желающих обнять, и на какое-то время именно Фарид оказывается в центре внимания, сменив на этом посту Мо.

До. Варвара.

Ее прозвали “Хозяйкой воды”. Варвара ничего не делала для этого специально, но местные, издревле живущие в плотном единении с природой, ясно чувствовали ее связь с озером, которое давало пищу поселку. Оленеводство, когда-то исконное занятие жителей этих мест, почти совсем угасло – оленей пропили либо потеряли. И теперь лишь рыба, в изобилии водившаяся в древнем реликтовом озере, не давала жителям поселения умереть с голоду. Да еще стало возрождаться старинное, почти утраченное ремесло морского зверобойного промысла.

Белые люди принесли в эти края много нового – веру в своего бога, например. Но это было давно. А недавно вот, например, снесли старые ветхие дома и заново отстроили поселок: домики по канадской технологии, школа, больница (в которой фельдшером и трудилась Варвара Климентьевна Егошина). Но люди здесь продолжали верить все в то же, во что верили веками их предки. В хозяев воды, огня, леса, в духов медведя и оленя, в звезду Альтаир, которая несет свет после долгой полярной ночи. И когда к Варваре в больницу приходили люди, всегда низко кланялись и называли ее “сууг-нияси”. Хозяйка воды.

“Сууг-нияси” стояла лицом к морю, спиной к озеру. Когда-то, в незапамятные времена, это был, наверняка, просто залив. А потом злые восточные ветра намыли косу – сначала, видимо, тоненькую, а потом все шире и шире, отвоевав у моря его кусок. Так образовалась ее Обитель. Большое озеро, богатое рыбой. Местные называют его “встреча рек”.

Варвара отвернулась от моря. Весной уже пахнет. Это чуют звери. Это чуют птицы. Это чувствует она – как в воздухе пахнет водой. Скоро станет не проездным зимник, ждать нечего. А погода сейчас такая, что на вертолет надежды нет. Значит, надо ехать. Она уже все решила.

Она сильно сдала за последние годы. Не тронула седина роскошные темные волосы, не обрюзгла статная фигура – даже после рождения троих детей. Все было внутри – седина, боль, усталость души. Иногда ей казалось, что при всей тяжести доли кифэйской – ее тяжела как-то по-особому. Все началось с Петра. Когда ей показали его в числе пяти прочих – он зацепил сразу. Мрачным взглядом светло-голубых глаз, непокорным вихром соломенных волос, неуступчиво поджатыми губами. Ей, с ее цыганской внешностью, эта светлость во всем казалось необычной, волнующей. А еще в нем чувствовалась какая-то первозданная мощь. Только потом она узнала, что так выгладит своеобразная харизма Роксов. И что эта его суровость и неуступчивость – она не кажущаяся. Это часть его натуры. Он и был таким – молчаливым, неразговорчивым, всегда серьезным. Лишь на прикосновения никогда не скупился – обнять ему было проще, чем сказать.