Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии: Звёздные раны

Она нашла ножницы на столе Насадного, не жалея своей сумочки из натуральной крокодиловой кожи, вырезала два лепестка в форме сердечка и принялась сшивать их суровой жёсткой ниткой. Это чисто женское занятие расслабило её строгое лицо, подобрели глаза и порозовели жёсткие губы.

— Хочешь сказать, я прожил их зря? — спросил академик, непроизвольно наблюдая за пальцами швеи. — И всё напрасно?

— Не всё… Ты сделал много полезного, — заметила она. — Но не повиновался року и ушёл по другому пути. И гениальность своего ума потратил не на Вечность — на Звёздную соль. Потому быстро состарился, утратил интерес и просто почувствовал себя несчастным. Я даю тебе три крупицы манорайской соли. Пока этого достаточно, чтобы ты ощутил себя гоем. И чтобы не потерял вкус к жизни, когда вернёшься с Таймыра, чтобы хватило сил начать всё сначала.

— Почему вы решили, что я поеду на Таймыр? — устало спросил Святослав Людвигович. — Или от моей воли уже ничего не зависит?

— Поедешь, — уверенно произнесла Дара. — Поедешь и своими руками уничтожишь то, что сотворил из благих побуждений. А заодно посмотришь, как выглядит твой город будущего. Полюбуешься, во что превращаются самые благородные человеческие замыслы, если оказываются под властью людей, живущих на свете всего один раз.

Она закончила шитьё, откусила нитку и, приблизившись к Насадному, прежде чем надеть амулет на шею, умышленно подышала в лицо.

— Ну, отогрелись твои глаза? Ты узнал меня?

У Насадного было полное ощущение, что он снова сидит на занесённых трамвайных путях в блокадном Ленинграде и замерзает рядом с домом…

Прямо по Пятой линии оставалось пробежать метров сто, а там, за углом, был уже дом, однако ступни окончательно замёрзли, очужели и Святик ещё раз присел на занесённых трамвайных путях, подтянул колени к животу и стал греть ноги в полах пальто. Мимо протянули саночки с дровами — сырыми тополиными сучьями, обронили ветку, потом шакальей трусцой пробежала собака, на секунду задержалась, издалека обнюхала его — почуяла жизнь и побежала дальше. Если бы остановилась и, спрятавшись где-нибудь, села ждать добычи, он бы понял, что до дома ему не дойти. Этих последних оставшихся собак никто из нормальных людей в Ленинграде не ловил, чтобы съесть, поскольку они уже давно питались мертвечиной.

А дома оставалась мама. Наверное, она сейчас выламывала паркетины из спальни, чтобы растопить печь…

Ноги начинало саднить, и Святик тому обрадовался — значит, оживают; ещё немного, и заболят, наполнятся кровью, и тогда можно одолеть эти последние сто метров, а через парадное на лестницу не обязательно входить — легче вползти, потому что руки всё ещё сильные…

И тут он увидел двух военных в полушубках. Мужчина шёл по улице от его дома, а женщина появилась из арки проходного соседнего двора. И хотя вышли из разных мест, оба двигались медленно, осматривая улицу и сугробы, — кого-то искали. На работников морга, собирающих трупы на улицах, они не походили; те изредка ездили по городу на дребезжащем грузовике с будкой. На солдат военной комендатуры тоже, поскольку там служили пожилые ополченцы, а эти были молоды, энергичны и без винтовок, с пистолетами на поясах.

Святик сначала хотел окликнуть их, но потом решил, что бесполезно, не его же ищут, и потому сидел не шелохнувшись. Наконец, мужчина заметил его и направился к трамвайным путям напрямую, через сугроб, а женщина тем временем остановилась, поджидая товарища.

Военный склонился, смахнул мягкой рукавицей снег с лица Святика и посмотрел внимательно, обдавая тёплым дыханием.

— Ты жив?.. Эй, что молчишь? Ну?.. Где живёшь?

Он молчал, глядя грустными стариковскими глазами.

— Что, не он? — спросила женщина с дороги.

— Да вот, молчит. Сидит и как воды в рот набрал.

Тогда она пробралась к рельсам, присела и тоже всмотрелась в лицо Святика. Потом сдёрнула с головы шапку.

— Да, это он!.. Точно он!

— Как твоя фамилия? — спросил мужчина. — Ты помнишь фамилию?

— И так всё ясно — он! — засмеялась его спутница. — Сразу видно!

Они чему-то так обрадовались, что Святик услышал настоящий весёлый смех, о котором уже давно забыл, да и смеяться разучился. Он смотрел с пугливым любопытством, пока не ощутил, что давно и плотно сомкнутые губы сами собой растягиваются и обнажают пустые, стариковские дёсны.

Женщина вдруг распахнула полы пальто Святика, увидела босые синие ноги.

— Где твоя обувь? Почему ты босой?

— У меня отняли валенки, — признался он, чувствуя, как легко стало говорить. — Новые, мы с мамой их всего вторую зиму носили…

— Кто отнял? — почти в голос спросили они.

— Люди… Взрослые люди. Мужчина и женщина. Они людоеды, я видел…

Женщина расстегнула ремень, затем полушубок, после чего вытряхнула Святика из пальто и посадила себе под гимнастёрку, запихав его ноги в свои брюки.

— Это не люди, это были земноводные летарии. Только они питаются человечиной.

— Хотели и меня взять, — признался Святик, ощутив, как от тела женщины исходит обволакивающий жар. — Но ощупали и сказали — мяса нет, одни кости. Взяли только валенки и бидон с водой.

— Им очень хочется выжить, — сказала согревающая и подышала ему в глаза. — А тебе ведь совсем не страшно умирать, правда?

— Не страшно, только маму жалко… Вы нашли меня, чтобы забрать на тот свет? Вы ангелы?

— Что ты, брат, мы военные. И пришли, чтобы найти тебя и вывезти из Ленинграда.

Мужчина тем временем достал из вещмешка свёрток и извлёк оттуда маленький бутерброд с маслом и сыром. И ещё стальной цилиндр, в котором оказался горячий чай — Святик не знал, что такое термос.

— Ешь, — сказал он и поднёс его ко рту, — ты же мечтал съесть бутерброд с белым хлебом?

— Нет, не мечтал… У меня нет зубов. Молочные выпали, а другие не выросли.

— Может, видел во сне? Голодному человеку часто снится пища.

— Мне не снится пища, — проговорил Святик, взяв бутерброд, как конфету. — Ангелов я видел. Они живут на небе, но тоже ходят в военном, как вы.

— Ты слышишь, это он! — снова засмеялась женщина. — Может, скажешь фамилию?

— Насадный, — признался Святик.

Они недоуменно переглянулись, пожали плечами и отчего-то слегка разочаровались.

— Так похож, — проговорила женщина. — Просто копия…

— А вы кто? — в свою очередь спросил он. — Ангелы?

— Нет, мы гои.

— Не знаю, что такое гои… Всё равно с неба, да?

— Мы живём на земле, — военный дотянулся и поднял тополиную ветку. — Смотри, осенью листья облетели и дерево умерло. Но остались почки. И они живые даже зимой. Если ты поставишь эту ветку в бутыль с водой, она распустится и оживёт, хотя отломлена и не имеет корней. Мы и есть эти почки. Мы переносим жизнь через смерть. И потому называемся — гои. Понял?