Ормхеймский Бастард (СИ) - Ольга Ружникова
Глава 10
Глава десятая.
Эвитан, Лютена.
1
Никто так и не пришел спасти их с Мирабеллой. Та страшная боль расколола Эйде голову. И теперь черные жрецы убьют ее дочь!
Жар и лед сменяют друг друга, как ухабы дороги с севера на юг, по которой трясется карета. Ничего не видно за окном — черное сукно застилает свет. Эйду везут в Лютену, где казнят ее родных. Скоро очередной привал, и Роджер Ревинтер опять заявится.
Если яростная боль в голове хоть на миг ослабеет — Эйда решится бежать. Потому что Ирия и Диего правы: надо драться до конца. Как Ири, как сестра Диего Элгэ.
Но как быть, если в материном монастыре Эйду опоили отравленным зельем? А если его не выпить — беспощадная змея Карлотта убьет маленькую. Мирабеллу…
…Так уже было. Смертная тоска за Мирабеллу, и едкий привкус сонной горечи. Жесткая хватка не дает шелохнуться, а сладковатый яд льется в пересохшее от жажды горло. Чужие безжалостные руки отгибают голову…
Где Мирабелла⁈ Где ее бедная дочка⁈ Куда маленькую опять отняли⁈ Ради всего святого, только не девочка!
Пожалуйста…
Одна надежда — то же самое орут Эйде в уши очередные пленители. Всё, кроме мольбы к Высшим Силам. Вместо этого — оглушает, колотит в виски грязная отборная ругань.
Значит — не знают. Они тоже не нашли ее дочку!
И Эйда улыбается сквозь багровую боль в затылке и висках. Сквозь непроглядный ужас плена. Сквозь будущую смерть. Сквозь зыбкий туман в больной голове…
— Дайте ей выпить хоть что-нибудь, — этот резкий, грубый голос — злее и спокойнее прочих. И опаснее. От него трясучий озноб усиливается в разы. — Вы соображаете, в каком она состоянии? Вот-вот окочурится, а у нее вечером свадьба.
— И так поили всю дорогу. Всё зелье извели. И выпивку подчистую — на деревенского лекаря. И на глупую бабу-служанку. Иначе тряслись бы оба хлеще, чем эта девка в лихорадке.
— Какому лекарю? Что за сельский коновал им назвался, а вы и поверили, олухи? Да, небось, сами всё и выхлебали, тупые скоты. А баба, небось, не ей, а вам… служила.
— Всем служила, — пьяный хохот. — Как любой бабе и положено. А куда денешься, если эту трогать нельзя? Да ее и шевельнешь лишний раз — сдохнет по дороге. Небось, ее любовничку досталось сильнее, и ничего — живой.
— Любовничек еще и дыбу переживет. И до плахи дотянет. А вот за девку Его Величество со всех башку снимет. Она хоть знает вообще, для чего ее привезли?
— Какое знает — если в себя не приходила?
— Дай зелье посильнее — живо вспомнит.
Тошнотно-сладкий яд льется в глотку. Обжигает… сжигает заживо. Изнутри.
Разгоняет туман в глазах.
— Эй, ты помнишь, кто твой жених?
— Роджер Ревинтер? — безнадежно шепчет она. Сквозь разучившиеся говорить губы.
— Вот видишь — помнит.
— Где моя дочь?
— Хрен ее знает. У мужа спросишь. Недолго осталось.
2
Белая вуаль, белое платье, бледное-бледное лицо. Роджер будто заново вспоминал Эйду… и узнавал. И шагнуть ей навстречу — чуть ли не труднее, чем к Тенмару под острый клинок. Или под клинок к Эйдиной сестре.
— … В горе и в радости, в богатстве и в бедности…
Хорошо что обошлись домашней часовней. Даже отец не стал настаивать на чём-то большем. Еще не совсем опомнился после многодневного Ауэнта?
Десятки лиц незнакомых гостей — все сливаются в одно. Включая знакомое — довольного Эрика. Будто живых людей здесь — всего четверо. Бледная Эйда, ее воинственная сестра, Роджер и его непроницаемый отец. Хоть человечность последних двоих обе сестры Таррент и опровергнут. И справедливо.
— … Пока смерть не разлучит…
Не разлучит. Древние боги об этом позаботились. Как и наглотавшийся восточного порошка Роджер Ревинтер — почти три года назад.
Жених едва коснулся ледяных губ Эйды. Кажется, она всё же успела отшатнуться — просто инстинктивно. И без того снеговое лицо стало еще бледнее. Хоть только миг назад казалось — уже некуда.
Вот такой и будет дальнейшая жизнь. Роджер понимал это и раньше — в нечастые минуты просветления. Если бы он знал, что с Эйдой сделает ее собственная семья, — стал бы за нее бороться? За ненавидящую его пленницу, военную добычу? За вечный укор рядом — до конца своих и ее дней.
Во взгляде Ирии — яростное пламя под маской северного льда Альварена. Скованные зимней стужей студеные пенные волны. Застывшая маска. Надменная улыбка балованной красавицы. Капризной дорогой куртизанки. Исключительно королевской. Лично выбирающей себе любовников.
Когда ты успела такому научиться, Ирия? И у кого? У драконьего старика Тенмара?
Затянутая в белый саван сероглазая невеста — уже жена — еле держится на ослабевших ногах. Вот-вот упадет. И тогда ловить придется Роджеру. Не толстому же леонардиту в глухой черной рясе.
А если поймает постылый жених, Эйде это — еще хуже, чем если продажный леонардит. Даже если у того жирные руки в подсохшей крови по самые дряблые плечи. И толстые ноги — по колено. Даже если Эйда будет об этом знать.
Легкое одобрение в светлых глазах отца, бесконечный ужас — в глубоких серых очах… уже жены.
Что ей сказать? «Я тебя не трону». Роджер даже этого пообещать не может. Спятивший Эрик выразился недвусмысленно.
И что — всё сначала? И даже умереть — нельзя, потому что Эйду это тоже убьет. Ей-то за что всё это? Что за паршивые у ледяного Альварена древние понятия о справедливости? Дикие — с былых времен глубоких пещер и кривых дубин. Не лучше человеческих. Причем, не тех, что у честного подполковника — уже генерала — Анри Тенмара.
Осталось разве что прирезать в широкую спину спятившего Эрика. Это будет первое в истории убийство короля с целью не спать с собственной женой. Глядишь, далекие потомки красивую балладу сложат. Такой сюжет сочинят… Много лучше реальности точно.
Отличная мысль, а главное — легко осуществимая. Не баллада — переворот. А на Золотой трон — кого? Отца? Анри Тенмара? Жаннетт у ледяного Всеслава попросить?
Эйда ощутимо пошатнулась. Ирия кинулась вперед — дикой кошкой, защищающей котят…
И Бертольд Ревинтер загородил ей дорогу. Успел раньше эриковцев. И даже раньше ленивого движения самого нынешнего короля.
— Ты погубишь всех нас! — скорее угадал Роджер ледяное шипение отца.
На того Ирии плевать, но не на Эйду. Остановилась. И даже не ударила.
Будь
