Страсти по Фоме. Книга 2 - Сергей Викторович Осипов
Фома скакал по родной Иеломойщине, наслаждаясь ее видами и королевским вином. Его фиолетовый плащ с желтым подбоем, с генеральского плеча — графа попутно возвели в генералы, — картинно развевался на ветру, а летящие за ним шлейфом пузыри и брызги великокаросского «шампанского», создавали полную иллюзию движения кометы или шаровой молнии. Но сам Фома себя не видел, скакал во весь опор, наслаждаясь стремительной скачкой, пил же он на ходу вовсе не из гусарства, а чтобы заглушить голод и залить пылающую полноту в груди — хорошо!..
А места вокруг были!.. “Давно надо было завести домик в деревне, — расслабленно размышлял он, позволяя вороному переходить в такие минуты с галопа на размеренную рысь. — С ручными стрекозами и трактирами!” Не видно было только драконов для завершения идиллической картины.
— Ненаглядная сторона! — начинал он вдруг орать во все горло, но никак не мог вспомнить слов песни дальше, поэтому пел все, что придет в голову под этот мотив. — Здесь тыг-дым я не был, здесь тыг-дым!..
Люди по дороге попадались все больше приветливые и, если не успевали смыться в кусты, то кланялись, сходя на обочину, странному верховому, сплошь увешанному оружием и бутылками. Но большинство из них экологично убегали в лес. Красота!..
— Люди! — орал им вслед граф. — Я вас люблю, хоть может быть и погибну в этой чертовой дыре!
Любимые им люди с пониманием прятались в кустах и не выходили до тех пор, пока крик графа не стихал вдали. «Сумасшедший, граф!» — с уважением смотрели они вслед.
— До-ок! — кричал тогда Фома. — Докто-ор! Ты где, отзовись!..
Но Доктор не отзывался…
Когда Фома увидел свой любимый трактир с гулкой железякой на бревенчатом углу, он понял, что умудрился не то чтобы заблудиться, но сделать огромный крюк, спеша. Голод его к тому времени было уже невозможно описать словами: казалось, все внутренности, нахлеставшись с ним шипучего вина, вопили теперь о закуске, грозя перегрызть друг друга немедленно.
В трактире Томаса уже знали, что едет какой-то больной и зовет доктора, — народная почта. И приготовились. Фома, несмотря на пароксизмы голода и славный шампанский шум в голове, сумел-таки заметить направленные на него стрелы и вовремя остановить коня.
Из-за живой изгороди перед трактиром торчал, по меньшей мере, десяток голов, столько же пряталось в придорожных кусах. Слава кругам, вооружены были единицы.
— Э, э!.. — Круто натянул он поводья. — Так не годится!.. Перед вами национальная святыня, господа! Герой и мученик в одном лице, героемученик, в общем! Генерал!
Никакой положительной реакции на чины и титулы, в виде склоненных голов и повинного воя, он не увидел. Даже на «генерала» крестьяне запаса не рухнули ниц. Наоборот, казалось, что стрелы задрожали на натянутой тетиве от желания познакомиться с национальной святыней поближе и, главное, поглубже — сердечно.
— Томас! — закричал тогда Фома, поднимая руку в знак того, что не собирается воевать. — Тезка!.. Посмотри, кто к тебе приехал! Председатель Независимого Пенсионного Фонда Его Величества Иезибальда Четвертого, сэр Томас, ныне граф Иеломойский-Бризан!..
Так называлось местечко, где они разгромили сводный отряд Хруппа и гимайцев, и так звучал теперь титул графа.
— Ну-ка, выходи побыстрее и облобызай своего господина, дубина!..
Дверь трактира нехотя, со скрипом, отворилась и оттуда вышел, подслеповато щурясь на солнце, здоровяк Томас. Из-под руки его выглядывал маленький слепой поганинец, со скрипкой, как с ножом.
— Ну? — спросил Фома. — Не узнаешь что ли, старый хрен?.. И долго я буду тут стоять под прицелом этих молодчиков? Или вам королевский указ не указ?!
Старина Томас всплеснул руками, как это делают люди, совершенно не умеющие удивляться, но вынужденные.
— Сэр Томас! — заныл он невыразительно. — Какая радость!
— Нечаянная!.. — Горячил Фома коня, чтобы, в случае чего, сразу оказаться за спиной лучников. — Я вижу, как вы обрадовались! Хоть бы с прицела сняли, радостные мои!
Луки неохотно опустились, но стрелы из них пока еще не вынимались.
— Ну, так как мы будем выражать радость? — спросил Фома, все еще не трогаясь с места; льстивый голос трактирщика его не обманул, несмотря на состояние близкое то ли к пьяной эйфории, то ли к голодному обмороку.
— Где счастливый плач, где хватание моей руки и целование стремени для мольб всяких? А, старый хрыч?.. Или я не на родной сторонке? Всех выпорю на конюшне!..
Луки снова поднялись на уровень его груди и Фома вспомнил, что она ничем не защищена.
— Может быть! — добавил он миролюбиво. — Не надо воспринимать все так буквально, господа!
Несмотря даже на такую интонационную уступку, «господа» были непреклонно напуганы, стрелы могли вот-вот сорваться с дрожащих струн…
— Ну ладно, может кто-нибудь подойти и взять у меня королевский указ? Или что, Томас? — спросил Фома совсем другим тоном.
За изгородью произошло совещание и хвала местному Гермесу нашелся один грамотный или, вернее, смелый человек. Из кустов вышел древний старик, которого, скорее всего, никому не было жалко, и он, слепо тычась палкой во все стороны, едва нашел правильное направление. В то же время Фома успел заметить, как кто-то порскнул в лес, мелькнув беленой рубахой и портками…
Старик шел явно мимо.
— Ау, дедушка, я здесь! — подавал ему сигналы Фома. — Смотри не уйди в Гимайю, там теперь долго кушать будет нечего!..
Получив бумагу, дед деловито обнюхал ее и вприпрыжку поковылял обратно.
— Настоящая! — проскрипел он, непонятно что имея в виду — бумагу или печать.
Дед умел грамоте носом.
— Сукины дети!.. — Гарцевал граф на вороном. — Всех обложу налогами и правом первой ночи! Да — каждой! — вспоминал он краткий курс бесконечной истории партии дармоедов своей родины.
Наконец, бумага была прочитана и из-за изгороди раздался плач-причитание, по силе неискренности не уступающий прежнему радушию трактирщика. Плач набирал силу, но из-за живого забора никто не появлялся.
— Ваше сясьво! — донеслось, наконец,
