Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович
— Здесь так обстоит, Тарик... — сказал наконец Чампи. — Я не от себя говорю: повторяю то, чему научился у дядюшки Лакона, а уж он, хозяин мой, дай ему Создатель здоровья и долголетия, дело знает... Голым книжкам веры особенной нет, вообще веры нет. Потому что они в массе своей — собрание жутких баек, которые, знающие люди говорят, сами сочинители чуть ли не все выдумывают. Иногда такого наплетут, что церковный надзор им печати не ставит: считает, что чересчур уж расписывают могущество темных сил. Другое дело — книги серьезные, учеными книжниками написанные. Лучшая и самая полная — «Трактат о нечистой силе». Лет сто назад написан, а до сих пор считается лучшей книгой: нечистая сила ведь как появилась всякими разновидностями в незапамятные времена, так и остается — новые разновидности не добавляются, а старые исчезают потихоньку. Вот там все о черных ремеслах написано подробно. Говорят промеж себя ученые люди, что имя на книге выдуманное, а сочинитель в Гончих Создателя долго прослужил, так что знаком с черным ремеслом не понаслышке. Сам слышал, как книжники говорили, что трактат — сущий свод знаний94: все по букворяду95 расписано...
— А где такую книгу найти? — спросил Тарик. — Ты сам-то ее читал?
— Да нет. Ты ж знаешь, я давно уже больше всего старожитно-стью интересуюсь. А про нечистую силу никогда не было охоты читать. Она у нас в лавке есть, Тарик, и не одна, только исключительно кожаная. Матерчатых нету. Товар редкостный, на сугубого знатока, — произнес он, похоже подражая дядюшке Лакону. — Год назад взяли у печатника десять штук, а продали только шесть. И товар редкостный, и цена кусучая — двенадцать серебрушек. Во-от такой томище, — он показал руками нешуточные размеры, а пальцами — изрядную толщину. — Но говорю тебе, эта — лучшая, потому как...
— Ладно, я не покупатель в лавке, — сказал Тарик.
Двенадцать серебряных денаров — очень даже солидная денежка, способная нанести немалый урон его накоплениям. Однако придется в скором же времени на это расточительство пойти: если уж сущий свод знаний, там может найтись то, что ему нужно, то, что дополнит рассказанное рыбарем книжной премудростью...
— Что ж, я все рассказал, — сообщил он.
И не было нужды распоряжаться как ватажнику — каждый и так знал свою очередь, а выстроилась она давно, согласно заведенным неизвестно даже в какой давности времен негласкам ватажки: старшинство считается по тому, кто раньше пришел на сход, когда ватажка была провозглашена. Сплошь и рядом разница составляет минуты, но так уж исстари заведено, и не им что-то менять.
Вторым по старшинству был Байли-Циркач, получивший прозвище не по причине принадлежности к этому Цеху — отнюдь не самому уважаемому, потому как Темному. Папаня Байли — Лавочник, как и у Тарика, только торгует не мясом, а посудой. Прозвище Байли получил еще в Недорослях — за то, что страшно любил цирковые балаганы, особенно ярмарочные, каждый год привозившие что-то новенькое, чего не увидишь у городских. И понемногу сам неплохо выучился всяким цирковым штучкам: жонглировать, метко бросать ножи, показывать разные фокусы. На иных девчонок — ту же Альфию взять — это действовало прямо-таки убойно, мало кто из прогульщиков так умел...
Глава 9 ДЕЛА ПОВСЕДНЕВНЫЕ И ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Из Школариума до родной улицы Байли дошел без интерес
ных встреч и наблюдений. Разве только в Кузнечном переулке видел, как Стражник сграбастал крепко выпившего Мастера, сунувшегося на проезжальню и едва не угодившего под копыта пары лошадей, везших тяжелогруженую габару, — но это выглядело так скучно и обыденно, что рассказать нечего: сгреб пьянчугу за ворот и потащил пороть, а тот, похоже, был так нажравшись, что и не понимал, кто его тащит и куда...
Зато, к особенному интересу Тарика, рассказал, как во дворе шестнадцатого нумера увидел крайне симпотную незнакомую девчонку — стояла и разглядывала клетки с кролами так, будто узрела какую-то диковинную сказочную тварь из «Зверятника». Как вполне политесно завел с ней разговор, перешедший в знакомство, узнал, что ее зовут Тамитела (но можно просто Тами), что она с дядей переехала из Гаральяна буквально вчера, все здесь, в столице, ей незнакомо, непривычно и даже странновато. Кончилось все тем, что она согласилась завтра пойти с Байли в зверинец, посмотреть первым делом ползуна-душителя, ну и других зверей, которые в Гаральяне не водятся. Закончив, глянул на Тарика с легоньким вызовом:
— Тарик, я ж понимаю, что это ничего еще не значит, но посмотрим, как оно обернется...
— Посмотрим, — сказал Тарик спокойно. — Ты ей что-нибудь показал из циркаческих штучек?
— Не мог, — сказал Байли чуть сокрушенно. — У меня ж не было ни ножей, ни шариков, ни чего другого, чем жонглировать можно. Ну, денежка в кармане была, я ей и показал фокус, как трехгрошовик в голую руку втирают, так что он с глаз пропадает. Старый фокус, вы все его знаете давно... — он еще сильнее закручинился. — Только не получилось пофигурять... Засмеялась и сказала, что у себя в Гаральяне почище фокус видела: там бродячий фокусник у кого-то из уха доставал золотые, а из шляпы, про которую все сначала согласились, что она пустая, здоровенного рыжего кошака достал...
Что греха таить, Тарику стало приятно оттого, что Байли ничем не смог блеснуть перед Тами, ведь давно известно: чтобы девчонка тобой заинтересовалась, перед ней нужно сразу пофигурять. У него самого с этим обстояло отлично: и крола поймал, и остальных помог загнать, и клетку починил, так что Тами на него смотрела, конечно, не восторженно, но с явным расположением и даже обедать пригласила. Так что и в самом деле посмотрим, как оно обернется и кому повезет больше. Полдня (а то и весь день) на ежегодной ярмарке — гораздо более завлекательное провождение времени, чем прогулка в зверинец: в конце концов, не Байли его обустроил...
Шотану-Ягненку нашлось что рассказать. Уже недалеко от родной улицы, на Ручейной, он увидел, как двое, по годочкам явные
Школяры, прижали в уголке Недоросля с пустой сумкой и заставляют его прыгать. Старая придумка: «Говоришь, денег нет? А ну попрыгай!» Недоросль попался квелый, испугался, вот-вот заплачет. Поведение насквозь неполитесное, подходящее скорее Бубе и его приятелям, но взрослые, конечно же, равнодушно проходили мимо: когда это они мешались в дела ребят любых годочков? Недоросль хныкал, что его мамка в лавку послала за земляным хрустом и денежку дала ровно на мерку, а своих у него нету. Те сказали, что им ... - ■ О на такие тонкости плевать. На Ручейной живут Светлые и Мутных вроде бы не водится, но все знают, что тамошние ватажки частенько ведут себя насквозь неполитесно — и денежку у младших трясут, и другими непотребствами грешат...
Ну, и Шотан без колебаний вписался. Поскольку он все же был на чужой улице, с маху обострять не стал: подошел и очень даже вежливо сказал тем двоим, что они поступают против негласок — и так-то нехорошо у маленьких денежку трясти, а уж тем более у такого, которого родители в лавку послали... Те двое, ребята не хилые, засмеялись, а один и вовсе сказал: «Трубочиста своего политесам учи, чтоб жулькал тебя аккуратнее». Тут уж никак нельзя было стерпеть. Шотан сноровисто управил «кошачью лапу», а левой заделал «крюк»96, так что оскорбитель мигом присел на корточки, озабоченный только тем, чтоб отдышаться. Второй оказался не трусом и полез в драку, но быстро сообразил, получив пару ласковых, что против Шотана не пляшет, и припустил наутек, поступив как иные побегайчики: остановившись на безопасном расстоянии, стал пугать, что они Шотана еще подловят, благо смутно помнят его на рожу и знают, что он с «улицы серебряной псины». Шотан сделал вид, что нагнулся за камнем (хотя никаких камней там и близко не было), и тот убежал.
А Шотан велел перепуганному Недорослю шибче бежать в лавку, коли уж послали, потом похлопал все еще скрюченного на корточках оскорбителя и наставительно сказал:
