ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Ульяничева Евгения

Неслышно ступая, подошел Таволга, глянул быстро. Смекнул тут же.

— Добро, что пакость эту отбил. Плохо, что пришлых наползло, как цветами яблоню осыпало. Как их выманить, как узнать?

Спрашивал с него, будто со старшего. Так же глядели и РамРай, и Таир, и те, кто следом подходил.

Юга потянул себя за волосы, размышляя. Как отличить? Он чужака в лже-шкуре Выпь по запаху разобрал, по повадкам. Знал его хорошо. А тут всех обнюхивать не станешь.

— У лагерных дозорных спросить, кто тогда со Вторым вышел. Тех взять и трясти.

— Добро, — кивнул Таволга, развернулся к своим.

— Глаза ей завяжи, — попросил Юга РамРая.

Парень кивнул. Девушка покорно подставила голову. Если свой глаз она могла прикрыть, то братов не слушался — глядел сам по себе, жадно, зорко. РамРай увязал ей глаза ее же волосами, погладил по спине.

Но Пегий голос больше не подавал. Убрался ли вовсе или молчком сидел — один Лут знал. РамРай увел Таир; Юга же нагнал Таволгу.

Пластун как раз спрашивал с дозорных — те отвечали бойко, хоть и были бледны от пережитого. Лагерь после схлынувшего мрева выглядел так, словно по нему бороной прошлись. Все вывернуто, перемешано.

Неужели мое, подумал Юга в смятении.

Неужели это — я?

Люди Таволги разошлись по искуроченному лагерю, высматривая Хангар в личинах. Если те, по правде сказать, еще на них держались. Если нет — без крови не уйти.

Перевести дыхание Юга не успел. Мимо, всхрапывая, роняя хлопья пены, тяжелым галопом проскакала лошадь без седока. В той стороне, откуда явилась, факелом взметнулся крик, взлетела, точно подброшенная, вещная мешанина.

Юга застыл. Огляделся. Рядом никого не было, и отступи он, кто бы слово сказал? Но вновь закричали, и Юга как хлыстом вытянули.

Сорвался с места.

Сразу за хаотичным нагромождением палаток увидел, как льнет к земле некая прозрачная сегментарная тварь, как пятится, отвлекая ее, Выпь, и как быстро опутывают существо веревками люди Дивия.

Юга замер, примеряясь глазами, но тварь его заметила. Сжалась вдруг, как пружина, прянула к нему. Сетка веревочная вспыхнула, объяла пламенем бока. Юга пикнуть не успел, только руки выставил — и будто бревно горящее смело.

Наверное, его вырубило, потому что следующим воспоминанием стал голос Выпь — неожиданно сиплый. Он настойчиво звал его по имени, и Юга с трудом разлепил глаза.

— Привет, — сказал. — Как дела?

Выпь помолчал, глядя сверху.

Глаза его были совсем птичьими — круглыми, желтыми и безумными.

— Как у меня дела?! — уточнил свистящим шепотом.

Резко, сердито наклонился — Юга зажмурился — и царапнул лицо сухими губами.

— Цел? — спросил хрипло.

Юга кивнул, все еще ошарашенный.

— Остальные?

— В порядке. Это Пегий, Выпь. Его замут.

Выпь наклонил голову. Скулы его заострились. Погладил по плечу, помог подняться. Отпустил, перекинул в руку дикту. Кольца ее были влажными, точно в крови.

***

Рин не устрашился, только брови дрогнули. Псы молчали, вытянув шеи, торчком поставив уши. Идущая от лагеря Хангар туча замерла, будто повод натянули. Собой она была словно снятая с ножки грибная голова, червивая, комковатая. Висела низко, а под ней, как под наседкой, укрылись Хангары на локуста

Второй пел. В песне его — слышал Рин — слов будто вовсе не было.

Но чудное дело, Рину мнилось, что слыхал он эту песнь раньше. Может быть, в снах приходило? Матерь певала? По воде шло, в огне отзывалось? Голос ширился, креп, пока не встал над ними, точно купол — живой и прозрачный.

Чужая тварь протянулась к ним, коснулась белесыми ниточками незримого щита и остановилась. Пес Рина рычал, дыбил холку. Хангары не шевелились. Пригляделся Рин, уразумел: к каждому от той головы спускалась тоненькая блестящая нить, ныряла в темечко. От песни Второго нить как будто ярче сверкала.

Или они сами ее на себе вырастили?

Не ее ведут, понял тут же. А голова ими правит, как опытный кукловод. Голове виднее. Голова сильнее.

Вот что им уготовано было — точно так же встать, в один ряд с прочими носильщиками.

Рин выкрикнул команду. Повторять дважды не было нужды — бойцы все были славные. Псов спустили на землю. Изготовились биться.

Второй замолчал и вышел вперед, встал рядом с Рином. Голова обмерла, будто зачарованная.

— Или обаял ты ее? Или запер?

— На замок закрыл, — сипло ответил Выпь, потирая горло и сглатывая, будто застыл. Поморщился. — Это ее удержит. Пока мы можем опорки ее подрубить. Не дать к лагерю пройти, сверху сесть. Готовы?

Рин кивнул.

Махнул рукой.

Псы сорвались с места, огибая Хангар с флангов.

***

Не видал до того Выпь, как сражаются воины Дивия. Схлестнулись люди с Хангарами стенка на стенку, а псы точно пастухи по краю обошли, с тылу подбираясь.

Выпь прокрутил дикту, наращивая, набирая силу. Соловая его кобылка не подвела, внесла в бой сильно и плавно. Влепил дикту в грудак первого Хангара, сминая плетеный доспех. Хрустнуло хитином, да и крови не было — сухота, соломенное золото.

Визжали локуста, кусались, зло бились. Кони теснили их, молчаливые, как хозяева.

Псы скакали по крупам и плечам, толкались от спин, жестоко раня противника. Их, быстрых да увертливых, схватить и поразить в общей куче было сложно. Выпь опомниться не успел, как оказался в самом сердце схватки, в роговом ее кольце. Вихрилось вокруг черно-золотым смерчем.

Глянул коротко наверх. Шибануло памятью, как обухом — давно ли так под шлюпкой стоял?

Обрушил на голову Хангара новый удар, едва поспел сдержать дикту, сберегая оказавшегося на холке локуста пса. Кипело вокруг молчаливое побоище. Отвлекся Выпь; зацепили его ловко, стащили наземь, затерли конями и локуста.

Ухватился Второй за подсумки своей соловки, и пальцы ожгло — глянуло на него лицо медное, маска.

Вздел Выпь ту маску и вмиг переменилось все. Прострелил взором округ, поймал своего скакуна, оказался в седле и новыми глазами видел, как отходят Хангары, пятятся, как сжимается, истаивает Голова.

И как стоит на всхолмье, издалека смотрит на них он.

Тамам Шуд, понял.

Манучер, прозвучало в ответ.

Увидели друг друга.

Выпь вскинул над головой дикту, приветствуя и предупреждая. Маска не стесняла обзор, не труднила дыхание. Лежала на лице естественно, как отблеск живого огня. И, мнилось Выпь, захоти он — огнем бы обратилась.

***

Отошли Хангары; истаяла Голова, разошлась на еле видимые лоскутья. Зацепятся где-нибудь, а после сядут себе на чью-то маковку, наново прорастут.

Но ворота стояли крепко сомкнутыми; лагерь затопила тишина. Недоброе там творилось.

Выпь знал это; знала маска. Не снимая, спешился, подошел к вратам и ударил в створ раскрытой ладонью. По костяному дресву прошел гул-гуд, стоном отозвался. Не по своей воле закрылся от них лагерь, понял Выпь.

Раньше пел он песню-замок, а теперь — ключ.

Родилась в костях, огнем пробежала по жилам, хлынула горлом, как кровь. Маска же будто способствовала; пелось легче, сильнее. И слов не было, а ворота дрогнули, отворились. Не посмели ослушаться.

Безлюдно за ними было. И ровно перемешано — все не на своих местах.

Вступили осторожно, боевым порядком. Увидали — кости, из земли выпирающие, в мясных лохмотьях. Будто что наскоро объело, прежде чем сдернули. Тишина стояла, только прореживал ее колокольчик.

Выпь оглядывался, не узнавая лагерь. Сила неведомая перемешала стройные ряды палаток, будто насмехаясь, настроила из них башен; узлом закрутила помосты, воедино слепила оружие. Маска молчала, подсказок не давала. Выпь потянулся, стараясь почувствовать Юга — он всегда его чувствовал, срединной линией. Но что-то мешало, соринкой в глазу.

Досадуя, сдвинул маску на затылок. Потускнело все, зато Третьего он почти сразу же услышал — как за ребро потянули.

С глухим рычанием прыгнул пес, сминая показавшуюся из-под груды палаток тварь. Взвизгнул, брызнул кровью; глухо вскрикнул его хозяин.