Татьяна Каменская - Ожидание

— Его похоронят здесь дома, рядом с отцом. А гроб говорят уже в пути… — продолжал говорить всё тот — же неприятный голос, но Ника уже не слушала его.

Что-то гулко упало в её сердце, вызвав резкую, нестерпимую боль, которая эхом отозва-лась в её животе. А может, это ребенок так больно толкнул её своей ножкой? За что? За то, что сейчас отнимают у неё последнюю надежду на то, что — бы жить и любить…

— Почему??? Я не верю, не верю, не верю!!! — кричало что-то внутри неё.

А тот — же резкий голос вдруг с надрывом произнес:

— А Тося, Тося- то, как убивается! Ведь её Володька был для неё единственной опо-рой и надеждой…

— Володька!!! Володя?! Нет! Нет! Нет! — шептали её губы, словно опять, не веря услы-шанному.

Но когда вдруг смысл случившегося окончательно дошел до сознания Ники, она взвыла по- звериному, всплеснула руками, и, заламывая их, повалилась на пол. И последнее, что она помнила, это огромные перепуганные глаза сестёр, и побелевшие губы тёти Фани, которая что-то беззвучно говорила ей.

— Вероника, ты меня слышишь? Вероника открой глаза! Ты меня слышишь? Я тебя спрашиваю… — строгий мужской голос что-то требовал от неё, вопрошал, затем опять что-то ласково говорил, словно уговаривал её сделать что-то совершенно никчемное для неё и ненужное.

— Вероника, открой глаза! Смотри на меня внимательно! Ты меня видишь? — требовал всё тот — же голос.

Он не давал ей покоя, он теребил и возвращал её из того сна, где ей было лучше всего. Он возвращал её к той черной пропасти, которая возникла на её пути. Из этой черной пропас-ти возникает та боль, что преследует её, и не дает спокойно уснуть, уснуть навечно, так, что- бы никогда не просыпаться, и не знать этой страшной боли потери…

Вот и сейчас, тягучая нудная боль возникает, откуда-то снизу и скоро, через пару секунд она сильным рывком заставит, охнув, вытянуться её бедное тело. И от этой боли, и от дум, что не дают ей покоя, хочется опять завыть, как одинокой волчице…

— Боже, как глупо думать о чем — то, когда боль преследует тебя…

— Так Вероника, давай посмотрю тебя! Ну, дорогая, если постараешься немного, то скоро будешь рожать!

Ника с трудом разлепила воспаленные веки, и, глянула на совсем молодого мужчину врача, сидевшего на стуле рядом с её кроватью. Пересохшими губами она спросила:

— Ещё долго?

Мужчина похлопал Нику по руке и опять повторил:

— Если не будешь лениться и спать, то скоро родишь!

Доктор улыбнулся в ответ, на её слабую попытку кивнуть головой, опять похлопал по ру-ке и вышел, что-то сказав медсестре. Вскоре та появилась перед Никой со шприцом в руке.

— Пожалуйста, не колите меня больше! — со слезами на глазах попросила Ника, но де-вушка, молча протерев спиртом руку сделала ей укол, и лишь тогда только сказала:

— Кто же виноват, что ребенок просится наружу, а мать не пускает его!

Да, ребенок просился наружу. Он просто требовал выхода на этот белый свет, иначе не крутился бы так, не брыкался в её животе. И что ему не лежится спокойно? Вчера весь день Ника пролежала под капельницей, и лишь только сняли её, боль вернулась, с ещё большей силой терзая отдохнувшее за эти часы её тело.

Всю ночь Ника мучилась, и уже под утро выяснилось, ребенок так крутился в животе, что повернулся ножками. Его голова упиралась Нике под грудь. Это было бы довольно смеш-но, если бы не боль и страх, которые не дают покоя, и которые измучили, и просто вы-мотали её, до полного изнеможения. И ещё эти уколы! После каждого из них боль уси-ливается, а толку мало. Матка хотя и кровит, но не выпускает малыша из своих объятий…

Вдруг новый толчок, и Ника почувствовала, словно что-то стало тянуть её за низ живота.

— Я хочу в туалет! — стесняясь чего-то, и, злясь на себя, закричала она, обращаясь к аку-шерке, сидящей в коридоре у стола.

— Это просто прекрасно! — ласково отозвалась та, и, подойдя к Нике, тронула её за пле-

чо: — Поднимайся! Идём дорогая, рожать!

Кажется, малыш родился почти мертвый. Посиневший, с двумя петлями пуповины вокруг шеи. Доктор, всё тот — же молодой симпатичный мужчина, покачивая головой, не-довольно ворчал, возясь с ребенком:

— Ишь, навесила бусы в два яруса. Наверно модницей будет!

Ника уже знала, что это девочка! Об этом ей сказали давно, когда ребенок родился всего лишь наполовину. Но, кажется, она знала об этом ещё раньше, потому что только девчон-ка может так упрямо биться в закрытые двери, и только её дочь и Володи, не побоится выйти в этот мир тогда, когда этого делать совершенно не нужно! Их дочь!

Ребёнок закричал громко, требовательно.

— Она вся в меня! — вдруг подумала Ника, глядя на заходящуюся в пронзительном плаче малышку, лежащую на белом медицинском столике под яркой лампой- колпаком.

— И пусть она недоношенная, но сила жизненная, кажется, у неё есть!

Девочка была некрасивая, багрового цвета, с узкими щелками глаз. Без бровей и рес-ниц. Худое, изможденное лицо, запеленатое в косынку под углом, делало её похожей на маленькую старушку. Да и что можно было ожидать от недоношенного ребенка, весом в два килограмма.

— Зато ростом вся в тебя! Пятьдесят семь сантиметров! Это уже молодчина! А жирок нарастёт, если хорошо кормить будешь! — смеялся молодой доктор.

И Ника старалась. Она делала всё, что требовали от молодых мам медсестры и врачи.

Сцеживала молоко, массировала грудь, что-бы не было застоя и воспаления, а по вечерам бегала под двери детской комнаты подслушивать, не плачет ли её малышка от голода.

Ника стала похожа на тех глупо-счастливых мам, для которых родившийся ребенок был связующим звеном любви двух сердец, мужчины и женщины. И только тем отличалась эта молоденькая девушка от других, что к ней, кроме двух женщин, молодой и пожилой, ник-то не приходил. А она и не ждала никого. Спокойно взирала она на соседок, кричащим в окна своим мужьям, какой вес новорожденного, всё ли хорошо у неё и у малыша, и на ко-го он похож…

— А на кого похож её ребёнок? — думала Ника, разглядывая малышку, которую прино-сили ей в редкие минуты кормления.

Ника внимательно вглядывалась в крохотное личико дочери, но пока, к сожалению, ничего не было понятно в этом маленьком, багрово-красном кусочке живой плоти. Кроме одного! В этой крошке соединилось то великое начало, имя которому — Любовь! Семя люби-

мого упало в благодатную почву, и взошедший росток новой жизни теперь усердно и тре-бовательно пыхтел, тыкаясь крохотным носиком в теплую материнскую грудь. И чувст-вуя это соприкосновение, сердце Ники наполнялось тихим блаженством, счастьем, жа- лостью и нежностью к маленькому беззащитному тельцу её ребёнка… Её и Володи! Это их дочь, которую она назовет прекрасным именем. Его когда-то выбрал Володя, и оно долж-но быть у их дочери!