Диана Дуэйн - Книга Лунной Ночи

– Пока, толстоватенькая, – сказал он, направляясь к двери. – Не съедай всего за раз, помни, что хватить должно надолго…

Рхиоу выразительно посмотрела на плошку, полную пахучего тунца, но Йайх ничего не понял; он уже был у двери. Один за другим щелкнули замки.

Опять «толстоватенькая»… Он что, хочет сказать, будто я прибавляю в весе? Хм-м…

Рхиоу вздохнула, закончила туалет и вышла в дверь, ведущую на балкон. Ее окружил теплый, пахнущий озоном воздух, и кошка двинулась привычной дорогой по крышам.

Получасом позже Рхиоу встретилась с Урруахом у Медвежьих ворот Центрального парка. На самом деле там имелись две скульптурные группы – одна, изображающая трех медведей, другая – изображающая трех оленей, но с точки зрения хищников естественно было придавать значение только первой из них.

– Удачи, – сказала Рхиоу, приветственно обнюхивая кота. – Ох, Урруах, неужели опять «Макдоналдс»!

Урруах раздраженно сморщил нос.

– Мне казалось, что я счистил весь соус тартар с рыбы, прежде чем ее есть.

– Вся эта еда быстрого приготовления… когда-нибудь она на тебе скажется.

– Уж кто бы говорил! Что за масло эти эххифы добавляют в кошачий корм из тунца? Воняет, как из могилы.

Рхиоу подумала, что тут с ним трудно не согласиться… Кошки вошли в парк и двинулись на юг по широкой мощеной аллее, держась обочины, чтобы не попасть под ноги катающимся на роликовых коньках или под колеса детских колясок.

– Ты хорошо спал этой ночью?

– Учитывая то, куда мы сегодня отправляемся? – фыркнул Урруах. – А как ты думаешь? К тому же я всю ночь слышал сны Сааш. Ее нервы никуда не годятся.

– Я ничего не слышала, – вздохнула Рхиоу. – Должно быть, болтовня с Шепчущей совсем меня утомила.

– Ну, я тоже с ней побеседовал, – в свою очередь вздохнул Урруах. – Я теперь чувствую себя набитым заклинаниями под завязочку. Такое впечатление, что голова у меня распухла и стала вдвое больше обычного.

Рхиоу согласно махнула хвостом.

– Нам нужно будет разобраться с этим багажом, прежде чем отправляться вниз: проверить, что мы не тащим с собой дубликаты.

Кошки быстро пересекли парк, направляясь в ту его часть, что примыкала к Шестидесятым улицам. Там в южном конце большого зеленого поля, которое городские кошки иронически именовали «Эйув» – «Вельд», а эххифы называли Овечьей лужайкой, была сооружена огромная эстрада. Впрочем, на лужайке сейчас толпились вовсе не овцы; примерно пять сотен эххифов занимались подготовкой мероприятия, на которое явятся многие тысячи зрителей: они протягивали кабели и проверяли их изоляцию, сколачивали скамейки, опробовали систему трансляции. Хрип и шипение неудачно расположенных динамиков с раннего утра не давали спать жителям близлежащих кварталов: казалось, огромное стадо неуклюжих животных с громкими противными голосами мечется по парку, натыкаясь на все, что встречается на пути.

– Они сейчас проверяют громкость, – пояснил Урруах.

– Ну, с громкостью, – поморщилась от особенно пронзительного воя Рхиоу, – у них, похоже, все в порядке.

– Да нет, это была случайность. Скоро начнется проверка звучания голосов. Идем.

Они проскользнули поближе к эстраде и спрятались за одним из деревьев, которые окружали лужайку и к которым были привязаны оранжевые нейлоновые ленты ограждения. Для кошек оно не служило преградой, и Урруах с Рхиоу подобрались еще ближе – к большой дощатой загородке.

Там сидела огромная толпа эххифов без пиджаков – они настраивали инструменты, и какофония была такая, что Рхиоу несколько раз поморщилась.

– Это оркестр «Метрополитен-опера», только без первых скрипки и флейты, – пояснил Урруах.

Рхиоу заморгала: и скрипки, и флейты вроде бы все были на месте.

– Молодцы, что догадались начать пораньше, – сказала она. – Так они не будут страдать от жары.

– Могу только позавидовать, – вздохнул Урруах. Его густая шерсть летом доставляла ему немало неприятностей.

– Ну так воспользуйся магией, – посоветовала Рхиоу. – Охлади ветер, и пусть он тебя обвевает.

– Вот еще, – отмахнулся Урруах. – Зачем тратить энергию? Смотри, они начинают.

Рхиоу вытянула шею и взглянула на музыкантов: они затихли. Вышедший к ним эххиф не был изображен на афише. Это оказался коротенький, толстенький, кудрявый самец, который остановился перед оркестром и взмахнул небольшой палочкой.

– Он, случайно, не один из нас, магов? – спросила Рхиоу.

Урруах внимательно посмотрел на эххифа.

– Дирижер? Мне по крайней мере ничего об этом не известно. – Он склонил голову набок, прислушиваясь к голосу Шепчущей, затем кивнул: – Вот и она говорит – нет… Смотри, идет!

На сцене над тем местом, где сидели музыканты, появилась огромная фигура в рубашке с коротким рукавом и темных брюках. Для эххифа, решила Рхиоу, он довольно привлекателен; удивляло только количество меха на лице. Человек подошел к краю сцены и обменялся несколькими словами с коротеньким толстеньким дирижером. Оркестранты зашевелились и стали тихо ударять смычками по струнам.

Маленький эххиф что-то предложил, и большой эххиф кивнул и отошел, чтобы занять нужное место на сцене. Еще несколько секунд из динамиков доносились треск и свист, потом наступила тишина. Эххиф-дирижер поднял свою палочку.

Зазвучала музыка. Она показалась Рхиоу странной, как, впрочем, и всякая человеческая музыка. Урруах зачарованно смотрел на большого эххифа, который неожиданно запел.

Сила звука оказалась удивительной, даже без всяких технических приспособлений: в этом Урруах по крайней мере был прав. Послушав с минуту, Рхиоу тихо спросила Урруаха:

– Так о чем он так завывает?

– Ария называется «Нессун дорма». Это значит: никто не будет спать.

– При таком-то шуме… – пробормотала Рхиоу. – Можно понять, почему никто не будет спать.

– Ах, не привередничай, Рхи, – сказал Урруах. – Дай ему шанс показать себя. Послушай еще.

Рхиоу со вздохом послушалась. Для кошачьих ушей гармонии были странными и не разрешались правильно; Рхиоу решила, что, сколько ни слушай, это обстоятельство вряд ли изменится, во всяком случае для нее. Что ж, по крайней мере, зная Речь, она понимала смысл арии… Человек пел со страстью кота, надеющегося на исполнение своих желаний, стоя в одиночестве под звездами. Скоро звезды поблекнут, пел он, займется рассвет, и тогда он победит… хотя кого или что победит, оставалось пока неясным: в арии об этом ничего не говорилось. Может быть, другого самца? Похоже, все это имело отношение к какой-то самке, для которой самец и пел, – хотя никаких признаков ее присутствия и не наблюдалось, и вообще было непонятно, существует ли она в реальности. Это по крайней мере было вполне похоже на кота: наполнять своей песней одинокую безмолвную ночь, не зная, есть ли надежда на исполнение желания.