Ольга Ромашкина - Химера, будь человеком!

— Хм, куда это его нелёгкая понесла на ночь глядя? — шёпотом спросила я у темноты подвала, в который мы спустились. Вдалеке забрезжил неяркий свет, и немного погодя мы оказались в окружении бочек и специальных стеллажей для хранения бутылок. Погреб… кто бы сомневался. Он пошарил рукой за какой-то бочкой и извлёк на скупой свет кружку внушительной вместимости, после чего подошёл к бочке в самом конце погреба.

— Выход на бис, как говорится. — Пробубнила я, снимая одежду, напяливая балахон и преображаясь в козу, под весёлое и длительное бульканье жидкости из бочки. Послышалось чмоканье и довольное сопенье. Клиент готов!

— Ой, что это мы в одиночестве чревоугодствуем? — произнесла я тихим голосом, несколько растягивая слова, выходя из темноты подвала, но так, чтобы не показываться всей.

— А… э… — он пристально посмотрел на мои рожки, потом на кружку, а я в это время отступила в темноту. Он повторил телодвижение, всматриваясь туда, где я только что стояла затем на кружку и, помотав головой, сглотнул.

— Любезный, неужто даме не нальёте… за компанию? — я опять появилась у входа в погреб.

— Изыди, нечисть! — завопил монах, крестя и себя и меня до кучи, а вдруг поможет.

— Как это изыди? Сначала призывно булькаешь сиим нектаром приглашая меня, а потом хочешь в одну харю осушить этот сосуд?! — я махнула в сторону бочки хвостом. Он сроднился с зелёным змием цветом лица, почему-то сразу протрезвев, хотя было видно, что к бочке он успел приложиться ещё и до моего появления в библиотеке, притом весьма основательно. Монах выронил кружку из рук, выплёскивая жалкие остатки «горючего».

— Я не… немного со…со… совсем… — бедолага лепетал, припоминая видимо недавние события моего явления народу… и не только моего.

— Конечно немного, чего тут пить-то, — я демонстративно обвела взглядом погреб наполненный бочками и, постукивая по уже початому сосуду, подняла кружку и плюнула туда. Что-то в ней зашкворчало и на дне появилась дырка. — Ой, запамятовала, выпивка-то освящённая. — Будто расстраиваясь, сказала я, бросив у ног монаха новоявленный дуршлаг. Он поднял кружку трясущимися руками и, посмотрев на меня сквозь дырку, наполнил её «горючим», заткнув отверстие пальцем.

— Теперь ты ко мне не сможешь подойти! — сказав это, он вылил на себя содержимое кружки.

— Действительно, — начала я, подходя ближе к расхрабрившемуся монаху, — зато доплюнуть смогу. — Я подошла ближе к нему и плюнула на рясу.

— Аааа… греховный сосуд, изыди! — он заверещал, оттягивая дымившуюся рясу от тела.

— Я хоть греховный, а ты вообще пустой. Сила не в вине, а в тебе! А поскольку ты себя заполняешь этим, — я махнула хвостом в сторону бочек, — стало быть заполнить как разум, так и душу тебе больше нечем, так что изволь собутыльничек… — договорить я не успела, он побледнел, брякнулся на колени, как будто его подкосило… нет, не передо мной (а жаль), и стал молиться.

— Будем считать, что мстя свершилась. Мягковато я с ним, ну да ладно, авось и этого хватит, — рассуждала я вслух, уже покинув высокоградусный погребок, — но некое чувство неудовлетворённости осталось, пойду-ка я ещё осмотрюсь. — Успокаивала я сама себя.

Не знаю куда я забрела, но помещение очень походило на садово-огороднический закуток. Тучного вида монах, недовольно бубня, прошёл мимо меня, я едва успела присесть за плетеные коробы. Вдалеке шушукались молоденькие послушники и посмеивались, рассматривая что-то чуть ли не пряча под подол рясы. Резкий оклик заставил вздрогнуть не только их, но и меня, отчего я чуть было не подпрыгнула, но сдержалась, а то корзины посыпались бы во все стороны и хана скрытому пункту наблюдения.

— Вы давным-давно должны были закончить и явиться ко мне для получения распоряжений на завтрашний день. Дайте сюда, это явно лишнее для Вас и чтобы явились ко мне до заутренней, я определю Вам наказание за непослушание и за грех прелюбодеяния. — Странно, девушек не видно, с граблями они там обнимались что ли?

Я высунулась из укрытия, насколько это было возможно, пытаясь рассмотреть, что именно так разозлило чрезмерно строгого, на мой взгляд, монаха. Отобранный свиток, был больше похож на афишу, на котором красовалась милая девушка в некоем подобии одежды — короткая туника едва прикрывала бёдра, а её полупрозрачный верх откровенно обрисовывал форму груди, мелкие подробности девушки с плаката мне были не видны из моего укрытия.

— «До прелюбодеяния ещё далеко, и чего это он так завёлся?» — недоумённый голос «козы» явно сочувствовал покрасневшим послушникам. После того как их отчитали, они спешно удалились, оставляя меня, хоть и в укрытии, но одну наедине с блюстителем нравственности.

— Хм, такой у меня ещё нет, — глядя оценивающе на плакат, выдал он. Я присмотрелась повнимательнее, эта зараза, только что отругавшая ребят, чуть ли не слюни пускал, поглядывая на картинку, ещё и руками облапал несчастный плакат. А послушников вознамерился наказать и за меньшее. Ну погоди же у меня! Я живо разделась, оставшись только в нижнем белье, но преобразила только голову, на манер древнеегипетских богов — тело человека и голова какого-либо животного или птицы.

— Ах… — я громко и томно вздохнула. Монах подскочил, быстро пряча плакат.

— Кто здесь шляется в столь поздний час?

— Действительно и кто бы это мог быть… — проворковала я, каким только можно сладким до приторности голоском. Самой аж тошно стало, но «коза» мной просто гордилась.

— А, это ты Тилла, — он нехорошо так осклабился и двинулся в моём направлении.

— Э… мур… — сдуру ляпнула я, не зная что ответить. Тилла там у него какая-то, да? Наказать за прелюбодеяние говоришь… ну ладно, как скажешь!

— Ну выходи уже, я не подозревал, что ты и сегодня меня навестишь. — Он остановился невдалеке, пытаясь высмотреть, где я там есть. Из-за крайней, большой корзины показалась моя стройная ножка, согнутая в колени и медленно движущаяся наверх. Сквозь плетение корзины я увидела монаха, которого охватил столбняк…хорошо. Только вот самой бы не навернуться, пытаясь продемонстрировать стритизёрские кульбиты. Медленно опуская ногу, из-за корзины появилась рука, плавным, волнообразным движением поглаживая корзину. Я слегка повернулась боком к углу корзины, что позволило спине и пятой точке мелькнуть из-за громенной плетёной конструкции, за которой я и укрывала остальные части тела.

— Иди же ко мне моя безобразница. — Сказав это, монах, подобрав полы рясы активно двинул в мою сторону, и всё бы ничего, но рясу он задрал уже по пояс и явно норовил продолжить оголение телесов.