Шон Рассел - Брат Посвященный

Слуги принесли воды, и княжна Нисима прервалась, чтобы заварить новую порцию чая.

— Теперь вы, дядя. Пришел ваш черед.

— Я польщен.

Нисима собрала монетки в кожаный мешочек и опять позвенела ими. Она дважды открывала мешочек и собиралась бросить монеты, но останавливалась, словно вдохновение покинуло ее. С шаловливой улыбкой девушка кинула взгляд на отца.

— Тебе нравится меня мучить, правда? — спросил тот.

Нисима рассмеялась и бросила серебряные монетки. Длинный рукав кимоно плавно колыхнулся от изящного движения ее руки. Сёнто поставил на стол локоть, закрывая получившуюся фигуру от глаз дочери, и воскликнул:

— Ах, Ниси-сум! Ты и не представляешь, какая интересная и необычная комбинация мне выпала!

Продолжая смеяться вместе с остальными, он убрал руку.

— В самом деле, дядя, очень интересно! Кто бы мог подумать, что вам выпадет Дракон? Правда, контуры не такие четкие, как у Лодки князя Комавары… Вот глаза, а вот загнутый хвост. Дракон одновременно символизирует власть и тайну.

Нисима замолчала, сосредоточившись на изучении фигуры. Высоко в небе к югу полетел клин журавлей, но собравшиеся в летнем домике их не заметили.

— Власть и тайна — ключи к вашему будущему, — провозгласила княжна. — Может быть, власть повлияет на вашу жизнь и начинания, однако источник этой власти пока спрятан. Туловище Дракона странно изогнуто, как будто власть проявится в неожиданной форме. Смотрите, — Нисима коснулась монетки, которая на этот раз легла другой стороной, — Меч в ножнах; Старший кован обозначает скрытую угрозу. Мы не знаем, острое или тупое лезвие меча, но меч всегда опасен, и его следует остерегаться. Меч в ножнах также может означать предательство — например, вероломство одного из союзников.

— А не может ли он обозначать мир? — спросил Сёнто.

— Да, мой господин, хотя в сочетании с Драконом это маловероятно. Прошу простить меня.

— Ну, это ведь тебя посетило Великое Озарение, — пожал плечами Сёнто.

— Лучше всего вам провести этот год, не покидая, пределов нашего летнего дворца, — улыбнулась Нисима. — Думаю, за мою работу мне полагается награда. Я выпью чаю. Кто-нибудь еще желает чашечку?

Нисима заварила чай. Втайне ей очень хотелось предсказать будущее новому духовному наставнику, но, не зная, как отнесется к подобной вольности брат Суйюн, она ни за что бы не осмелилась высказать свое предложение вслух. И все же ей было бы очень интересно узнать, что кован-синг скажет этому спокойному юноше, который теперь вошел в самый узкий семейный круг Сёнто. Не в последнюю очередь интерес княжны был вызван какой-то смутной уверенностью в том, что ее предсказания хотя бы отчасти сбудутся. «Неужели я становлюсь суеверной?» — спросила она себя.

Ее размышления прервал Сёнто:

— Ниси-сум, несправедливо, что мы воспользовались плодами твоего Великого Озарения, тогда как твое будущее скрывает завеса тайны. — Краем глаза Сёнто наблюдал за Комаварой, но понял, что молодой князь слишком застенчив и не решится погадать его дочери. «Ладно, — подумал Сёнто, — я все это начал, мне и продолжать».

— Госпожа Нисима, князь Сёнто совершенно прав, — негромко проговорил Суйюн. — Вы тоже должны узнать свою судьбу. Почту за честь погадать вам, пусть даже в искусстве толкования мне и не сравниться с вами.

Никто не подал виду, что удивлен неожиданным предложением монаха. Нисима была явно польщена, и Комавара тут же пожалел, что промешкал и не вызвался кинуть монетки сам.

— Не могу отказаться от столь любезного предложения, брат Суйюн, — с улыбкой ответила Нисима.

Собрав монеты в мешочек, она вручила их Суйюну, хотя одновременно с этим испытывала сильное желание зашвырнуть их куда-нибудь в сад, страшась встречи с судьбой. Монах потряс мешочек, и в звяканье монет девушке почудилось что-то зловещее.

Так же ловко и уверенно, как Нисима, Суйюн выбросил монетки, и когда они легли на стол, она убедилась, что ее страхи были напрасны. Перед ней были все те же монеты кован-синг — хорошо ей знакомые, старые и потускневшие. Княжна и сама не знала, чего испугалась. Может быть, она ждала, что из мешочка упадут другие монеты, прежде никогда не виденные, уготовившие для нее одни лишь мрачные предзнаменования.

Нисима закрыла глаза и ощутила теплую волну облегчения. «Это проклятие моего рода, — думала она, — имя, которое развевается над моей головой, точно стяг. Только бы под этим знаменем не собралось войско, только бы не началась столь желанная для многих война…» Княжна невольно содрогнулась и, открыв глаза, попыталась улыбнуться.

— Вы хорошо себя чувствуете, госпожа? — осторожно спросил Суйюн, испытующе глядя ей в лицо

— Хорошо? — переспросила княжна. — Ну как я могу чувствовать себя хорошо? Посмотрите, что мне выпало. Разве это не Гора, обозначающая терпеливое ожидание и путь к просветлению? — Она звонко рассмеялась. — К своему стыду должна признаться, что терпение не входит в число моих добродетелей. Если мне обещано просветление, пусть это случится самое позднее сегодня на закате. — Она снова засмеялась восхитительным переливчатым смехом.

Суйюн улыбнулся.

— Госпожа Нисима, я могу ошибаться, но мне кажется, что это Журавль, символ эстетического совершенства, искусства и красоты.

— Вашей рукой водил Ботахара, брат, — сказал Сёнто.

Монах кивнул.

— Слава о вас как о художнице дошла до высших сил, госпожа Нисима, но ваш Журавль замер в ожидании. Он терпелив, и вы тоже должны быть терпеливы вопреки вашему признанию. Терпение делает художника великим. Взгляните, и в вашем раскладе старший кован лег веером вниз. Как вы уже говорили, это символ искушений и соблазнов, но это может также означать, что художнику не пристало прятаться за расписным веером, художник должен раскрыться. Конечно, искушение тоже нельзя исключать — вероятно, расклад может означать какие-то соблазны, связанные с искусством или красотой, точно я сказать не берусь. — Монах поклонился княжне и умолк.

— Благодарю вас, брат Суйюн. Своей мудростью вы оказываете честь Дому Сёнто.

Угостившись медом, князь Комавара изъявил, желание прочесть стихотворение, которое только что сочинил. Все охотно согласились выслушать его, так как на подобных собраниях поэзия была традиционным и даже излюбленным развлечением. Единственное, что немного смущало Комавару, — это слава княжны Нисимы, чей поэтический дар был широко известен в империи.

Белый журавль глядит

В изумрудные воды.

Видит ли он свое отраженье?

Ждет ли, когда всколыхнется

Недвижная гладь?

Князь закончил читать, и, как всегда, на мгновение воцарилась тишина — слушатели обдумывали прозвучавшее стихотворение.