Ольга Григорьева - Ладога

– Теперь твоя очередь.

– Что – моя? – не поняла она.

– Рассказывай, кто ты, какого роду, как в Пчеву попала, почему домой не ворочаешься…

Мягкость с ее лица точно ветром сдуло. Соболиные брови сошлись на переносице, милые девичьи губы сжались жесткой линией:

– А тебе зачем про то знать?

– Как зачем? Все же вместе идем, один хлеб жуем…

Я ожидал, что она, по обыкновению, вскинет гордо подбородок и отправится к Бегуну болтать о всяких пустяках, но ошибся. Тяжело вздохнув, она сказала:

– Ладно. Не век же мне таиться. Нет на мне ни позора, ни злодейства, нечего и скрывать.

Столько было в ее голосе печали и неизбывной тоски, что пожалел о сказанном, но поздно. Она стала говорить негромко, но так, что, словно наяву, я увидел вервь на крутом берегу реки и ее, разодетую в нарядные одежды и стоящую по пояс в воде. А на мелководье толпились улыбающиеся люди. Все смотрели на нее, а она шла все глубже и глубже, в реку, потому что ждал ее великий Даждьбог и была она избрана в жертву к его свадьбе с девицей Заренницей. И вдруг вынырнул из-за речного поворота высокий нос варяжской ладьи. Хлопнули весла о берег, и, точно по сходням, посыпались по ним на берег урмане. Да не те, что ходили раньше по реке с товарами, а иные, со злыми лицами и острыми, готовыми к бою мечами. Никто не ожидал подобного кощунства, потому и не сопротивлялись почти, когда полилась на траву древлянская кровь. А праздник великий стал великой печалью.

Почему урмане напали, она так и не поняла. Может, не зная обычаев, решили, будто собравшиеся на берегу люди со злыми мыслями их поджидают, а может, поход был неудачен, вот и выместили злобу на малой верви, но оставили в живых из всей родни лишь ее да братца титешного. Надрывающегося в крике мальчонку варяги там и бросили, а ее вытянули из воды и с собой взяли. Что было с ней в плену, Беляна говорить не захотела, а лишь повторяла: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…» – будто клятву шептала.

Мне стало страшно. Были и у меня враги, но ее ненависть ужасала. Что нужно сотворить с женщиной, чтобы она научилась так ненавидеть?!

Беляна закончила шептать, помотала головой, словно отгоняя видение, и повела речь дальше. Когда ее привезли в Новый Город, она сменила уже множество хозяев. Ее охотно обменивали на оружие и товары – уж больно строптива да зла была девка. Последний хозяин, привезя ее в Пчеву, решил выбить древлянский дух плетью. Да только не ожидал нас встретить…

После ее рассказа стало ясно, почему она не желает возвращаться домой. Все знали – подмяв под себя древлянские племена, варяги нарекли себя Князьями и сели править в Киеве. Даже в Приболотье слышали их имена – Аскольд и Дир…

Я даже не знал, что ей сказать, как выразить смятение и боль, грызущие изнутри, когда услышал восторженный вопль Лиса:

– Верные приметы! Верные!

Чуть ли не вслух возблагодарив богов за столь счастливое избавление от бесполезных слов сочувствия, я крикнул Лису:

– Что случилось?

– Дождь! – Он указал пальцем на ползущую по кронам деревьев тучу. На его хитрой физиономии плавала довольная улыбка. Меня дождь вовсе не радовал. Во-первых, нам еще нужно было довольно далеко идти, что посуху легче, а во-вторых, подставлять спину холодным струям и при этом знать, что сушиться придется нескоро, тоже не хотелось.

– Чему ж ты радуешься, дубина? – беззлобно поинтересовался я у Лиса, но ответил Бегун:

– Спорили мы с ним. Он выиграл, вот и скачет, словно недоеная коза.

Беляна за моей спиной звонко рассмеялась. У меня словно груз упал с души. Махнув остальным и крепко ухватив ее за руку, я побежал вперед, стараясь держаться близ нависающих веток, поскольку редкие осторожные капли уже падали на непокрытые головы. Когда лес кончился, все уже промокли до нитки, а тучи над нами по-прежнему вызревали темным гневом. Пробежав еще немного по изрытому кабанами полю, я нырнул в какой-то узкий и темный лаз. Ноги утратили опору, и, цепляясь за невидимые в темноте корни, я покатился вниз. За мной остальные. Беляна изо всех сил прижалась ко мне, и внезапно я пожелал как можно дольше катиться в пропасть, вдыхая медовый запах ее кожи и ощущая приятное тепло ее тела.

Блаженство испарилось, когда падение закончилось и рухнул сверху тяжелый, словно дерево-столетка, Медведь.

Лис освоился первым. Принюхавшись, он пополз куда-то в темноту, старательно щупая землю впереди себя.

– Да здесь люди жили! – громко удивился и, уже не опасаясь, быстро зашарил руками: – Вот каменка… и полок… Вот…

Что-то пискнуло, метнулось мимо, обдав щеку теплым мехом. Беляна закричала. Смеясь над ее страхами, небо вспыхнуло, вспоротое огненной стрелой Перуна, расхохоталось зловеще. Блики немного осветили укрывшую нас нору. Лис был прав. Здесь когда-то жили люди. Свет выхватил из темноты грубый полок и яму, обложенную камнями. В земляной стене были выдолблены углубления, где валялось кресало и глиняная круглая плошка. Лис сунулся в плошку и недовольно зашипел:

– Жир какой-то…

Беляна, отстранив меня, пригнулась и подошла к Лису. Понюхав плошку, она, умело чиркнув кресалом о каменку, высекла сноп искр. Ругнулась и вновь озарила помещение огоньками. На четвертый или пятый раз ей удалось поймать на лету пылающую искорку. Угодив в плошку, искра загасла, испуская слабый дымок, а затем, медленно, словно просыпаясь, замерцала тихим огоньком.

– Светец с конопляным маслом, – пояснила Беляна. – Странно только, что крысы на масло не польстились…

Слабые блики запрыгали на наших лицах.

– Хорошо бы и дровишек сухих, – мечтательно протянул Медведь.

– А перину пуховую не надобно? – фыркнул Лис и, немедленно получив затрещину, возмутился: – За что?!

– Уважай старших, – назидательно произнес Медведь, вызвав у Беляны веселую улыбку.

Я смотрел на ее мокрое после дождя лицо и удивлялся, до чего она отличалась от наших изласканных вниманием да заботой девок. Любая из них, кабы очутилась в полутемной землянке с незнакомыми парнями да еще и в грозу, начала бы рыдать, взывая к богам, или, забившись в угол, молча глотала слезы, а Беляна – смеялась!

– Тс-с-с… – Бегун, сидевший ближе всех к влазне, насторожился, услышав что-то, и высунулся наружу. Мгновенно все стихли, вспомнив, зачем явились в Даветь и что о ней слышали.

– Что там? – Лис придвинулся к Бегуну, но тот, продолжая всматриваться в сверкающий ливень, только покачал головой:

– Не знаю. Померещилось, будто кричал кто-то. Верно, гроза…

– А если не гроза? – Медведь пополз к светлому отверстию.

– Куда! Сиди, дурак, все одно ничего в такой дождь не увидишь. – Лис потянул брата за руку, но, остервенело рванувшись, тот веско сказал: