Эндрю Николл - Добрый мэр

Потом он надел плащ и обнаружил, что в кармане остался лежать коричневый сверток, перевязанный бечевкой — книга для Агаты. Он предполагал подарить ее в понедельник; если же взять книгу с собой сейчас, это будет означать, что он рассчитывал встретить Агату в час дня в парке имени Коперника, у эстрады — а это, разумеется, совершенно не так. Если Агата окажется в парке Коперника, это будет не более чем счастливым стечением обстоятельств, так что брать книгу бессмысленно. Глупо и бессмысленно и, к тому же, если взять книгу, то Агата, конечно, не придет.

Тибо вынул книгу из кармана и положил на полочку перед зеркалом. Хлопнула входная дверь, громыхнул медный письменный ящик, ботинки Тибо застучали по синим плиткам садовой дорожки. Тибо прошел под мокрой от ночного дождя березой, открыл несчастную покосившуюся калитку и вышел на улицу. Только пошел он на этот раз вниз по склону — в парк.

Полуденное солнце расплывчатым лимоном проглядывало из-за полупрозрачных облаков. С реки, прямо с востока, дул ветер, пролетевший бессчетные мили над степями и еще несколько миль над морем, но, несмотря на это, казалось, что в парк устремилась половина жителей Дота — лучшая половина, именно та, которую Тибо был горд представлять. Румяные представители этой половины, которой Тибо так завидовал, шли в парк, ведя за руку воспитанных, чистеньких детей в вязаных шапочках и начищенных ботиночках; завидев его, они улыбались, кивали и учтиво говорили: «Здравствуйте, господин мэр!»

Парк тоже вызывал у Тибо чувство гордости. Ему нравились его большие арочные ворота, напоминающие врата небольшого рыцарского замка, его затейливая железная ограда и широкий нежно-зеленый газон, спускающийся по склону холма между деревьями к ровному пространству, окружающему нарядную эстраду с крышей в форме колокола.

Тибо прошел через итальянский сад — детище специалистов из управления городских парков, которые каждый год, презирая данные географии и опыт своих собственных органов чувств, с неизменным успехом создавали в Доте кусочек Тосканы или Умбрии. Там было тепло и сухо и пахло базиликом. Северным оленям понравилось бы тут пастись, если бы они только вдруг надумали забрести немного на восток. Вот он идет среди высоких колонн кипарисов, задаваясь вопросом, так ли ему следует идти, и не так ли именно он ходил вчера, и не изменить ли немного походку, чтобы идти так, как пристало ходить мэру Дота и в то же время так, как подобает человеку, облаченному в новый костюм от Купфера и Кеманежича. Он движется с севера на юг, неуклонно приближаясь к эстраде — странной восьмиугольной постройке, напоминающей огромный чугунный торт красно-бело-синей расцветки с глазурью золотых полосок на самом верху. И вот он уже подыскивает свободный стул, чтобы сесть.

Концерты, которые дает оркестр пожарной бригады, всегда вызывают интерес у жителей Дота, а последний концерт в году превращается в настоящее празднество. Сюда приходят, чтобы показать новые шляпки. Несомненно, мэру города полагалось бы занять место в первом ряду, но это могли бы счесть за проявление тщеславия. А если бы он сел где-нибудь позади, где его вообще никто не заметил бы, это было бы чересчур уж скромно. Такую скромность, пожалуй, сочли бы показной — этакое смирение паче гордости.

Добрый мэр Тибо Крович занимал свой пост достаточно долгое время, чтобы знать, какое значение имеют такие мелочи, и, даже найдя подходящее место, не мог сесть, пока его не увидят, пока он не улыбнется и не кивнет нескольким людям, чьи имена, оказывается, не очень хорошо помнит, и разумеется, пока не пожмет руки нескольким известным в городе персонам, среди которых, например, господин Томазек, президент Ассоциации рестораторов («А это, должно быть, ваша сестра. Очень приятно познакомиться. Как, вы его мама? О, госпожа Томазек, не могу поверить!»), секретарь Городского Совета Горвич («Госпожа Горвич, как всегда, рад вас видеть!») и, конечно же, господин Свенсон, начальник пожарной бригады («Какие бравые у вас ребята в оркестре, Свенсон! Город ими гордится!»). И только когда, покончив со всей этой чепухой, он обернулся, собираясь сесть на присмотренное место — место во втором ряду, наиболее подходящем для мэра Дота, — только тогда он заметил Агату. Она стояла на посыпанной гравием дорожке вокруг эстрады, в своем темно-зеленом плаще, скромно держала двумя руками сумочку и вежливо ждала, пока он закончит здороваться.

— Агата! — в голосе Тибо была улыбка. — Я, признаться, не ожидал… Очень мило с вашей стороны.

И он начал пробираться к концу ряда, извиняясь на ходу, пока не добрался до прохода и не вышел на гравиевую дорожку. Он взял ее руку в свою — не так, как руку господина Свенсона или даже госпожи Горвич. Им он протягивал прямую, жесткую ладонь и пожимал руку строго, по-мужски. Агате же он протянул руку ладонью вниз, и она подняла свою руку к его ладони. Так они и стояли, держась за руки.

— Нам надо найти, куда сесть, — сказал Тибо. — Концерт вот-вот начнется.

— Здесь так много народу, — ответила Агата. — Может быть, вам лучше вернуться на свое место? Вряд ли мы найдем два пустых стула рядом. Извините, что я так опоздала. Сначала были дела, потом трамвай никак не хотел приходить, а когда я сюда приехала, я никак не могла вас найти.

— Пустяки, сейчас что-нибудь придумаем. Давайте посмотрим с другой стороны.

Субботний мэр Крович, тот, что оцепенел на Альбрехтовской улице, встретившись взглядом с адвокатом Гильомом, вряд ли бы сказал такое, а если бы и сказал, то точно не пошел бы по дорожке вокруг эстрады вот так, держа Агату за руку, — но это был другой мэр Крович, тот, который провел предыдущий вечер, глядя в камин и проклиная себя за глупость, а большую часть ночи — спасаясь от демонического такси и сплетаясь ногами с госпожой Стопак. И все же Тибо чувствовал себя быком на выставочном ринге. Каждый стул в парке был повернут в сторону эстрады, и сотням зрителей не оставалось ничего иного, как смотреть на мэра Кровича, идущего за руку с… Кстати, кто это такая? Симпатичная женщина, а? Нет. Ничего симпатичного. Тибо почувствовал, как пальцы Агаты сжались чуть сильнее. Она немножко сбилась с ноги, пытаясь успеть за ним.

Дойдя до южного края эстрады, они обнаружили Емко Гильома, занимающего изрядную часть первого ряда. Тибо резко затормозил, скрипнув каблуками о гравий, и, возможно, попытался бы сбежать, но, обернувшись, увидел, что оркестранты уже начинают выстраиваться на сцене.

А потом, снова в панике взглянув на Гильома, он понял, что бежать поздно. Адвокат восседал на толстой полированной доске, накрывавшей все стулья переднего ряда. Не то чтобы он был так широк в седалище, чтобы занимать семь стульев, — однако для того, чтобы выдержать его вес, требовались все четырнадцать ножек. Даже при том, что доска распределяла этот самый вес, стулья под ней покосились. Когда Гильом приподнял свою шляпу в знак приветствия, поверх его плеча Тибо заметил такси, ожидающее у ворот парка. Слышно было, как мотор автомобиля зловеще рычит.