Андрей Дашков - Звезда Ада

Слот увидел, как освобождают Ястребов. Те оставались совершенно безучастными и после этой неожиданной перемены. Казалось, ничто не может поколебать холодного безразличия этих загадочных созданий к собственной судьбе.

Люди Кравиуса вытащили трупы из кареты и сбросили их в океан. Темнота и волны бесследно поглотили тела. Никто не произнес ни слова. Слуги выполнили свою работу, и аббат отправил их в неизвестном Люгеру направлении. До гавани Блиндар оставалось полчаса езды.

Когда Стервятник снова занял место в экипаже, там вполне ощутимо пахло кровью.

Кравиус не обманывал его. Небольшая и хорошо защищенная от бури гавань в глубине залива действительно приютила двухмачтовый корабль. Несмотря на поздний час, команда из десяти человек была готова к отплытию. Селение Блиндар, лежавшее неподалеку, было погружено во тьму.

Для Люгера осталось тайной, кому принадлежали гавань и корабль. Во всяком случае, было очевидно, что команда предана аббату безраздельно. Неизвестно, чем удерживал Кравиус в повиновении этих мрачных и нелюбопытных людей – большими деньгами, шантажом или страхом перед адским пламенем. Никто из них не заинтересовался Люгером, Ястребами или хотя бы целью таинственного плавания.

Корабль отчалил тотчас же после того, как аббат и его спутники поднялись на борт. На выходе из залива паруса поймали усиливающийся ветер, и тот тоскливо запел в натянувшихся снастях. Деревянный корабль скрипел и стонал, как старик, которого против его воли гнали в дальний опасный путь, в то время как он мечтал лишь о покое.

Огромный черно-рыжий кабан, неизвестно как очутившийся на безлесном каменном берегу, вдали от своих собратьев, стоял неподвижно, обратив к океану клыкастую морду, словно хотел рассмотреть что-то в серой пелене, которая стелилась над волнами. Его бока тяжело вздымались после долгого бега, оказавшегося бесцельным. Ледяные соленые брызги летели в него, но зверь не замечал их. В нем ощущалась тупая уродливая сила. Маленькие желтые глазки были мутными, как луна, отраженная в грязной луже. Длинный свежий шрам, начинавшийся от ключицы, пересекал его горло. Эту рану, нанесенную мечом, не могла скрыть даже густая жесткая щетина.

Когда кабан увидел на горизонте едва различимый силуэт удаляющегося корабля, дрожь прошла по его мощному телу. Он поднял морду к свинцовому небу и захрипел, переполненный неутоленной злобой.

В эту самую секунду Стервятник, стоявший на высокой корме корабля, испытал внезапное помутнение рассудка. Черный липкий туман возник перед глазами и скрыл от него далекую узкую ленту берега. Шатаясь, как пьяный, Люгер сделал несколько шагов в сторону борта… От гибели в волнах его спасло только то, что несущее смерть влияние неведомого врага оказалось слишком непродолжительным.

Когда морок рассеялся, Люгер пришел в себя и обнаружил, что стоит, вцепившись в какую-то снасть, в опасной близости от борта. Он потряс головой и шатаяcь отправился в свою каюту…

Для того, кто остался на берегу, корабль вскоре превратился в точку и наконец исчез из виду. Кабан развернулся и, тяжело стуча копытами по камням, медленно побежал в сторону скрытых тучами южных созвездий.

Глава двадцать пятая

ПЕПЕЛ

Люгер получил в свое распоряжение одиночную каюту, в которой, кроме койки, стола из мраморного дерева, черного шкафа и древних стульев из гладкого материала, не гниющего в воде, нашлось место для чудом сохранившегося фрагмента доисторического глобуса, изготовленного еще до Катастрофы, астролябии, нескольких чучел морских тварей и рыб, а также для залежей пыльных книг и навигационных карт со множеством таинственных пометок.

Каюта Кравиуса, находившаяся рядом, была гораздо роскошнее и вполне соответствовала размерам своего обитателя. Каждому из Ястребов тоже нашлось бы по отдельной каюте, но они предпочли поселиться вместе. Слуги принцессы Тенес не испытывали нужды в удобствах и спали прямо на жестком деревянном полу. Впрочем, один из них всегда бодрствовал.

В своем временном убежище Люгер обнаружил также окованный металлом сундук, который оказался почти пустым. Корабль был словно плавучая гостиница – он никому не принадлежал достаточно долго, и его некому было обживать.

На дне сундука Стервятник нашел только давно высохший лиловый цветок, который рассыпался в пыль, как только он дотронулся до него. После этого сундук стал новым жилищем гомункулуса. Люгер осторожно опустил все еще непрозрачный сосуд в темное чрево сундука и закрыл крышку. В следующую ночь должно было наступить новолуние, и он собирался проверить, не посмеялись ли над ним лилипуты из Гикунды.

Люгер надеялся на то, что хотя бы гомункулус сможет указать ему путь и примерное направление поисков. Сам он до сих пор не представлял себе, что будет делать в далекой, враждебной и совершенно незнакомой ему Морморе.

Все еще терзаясь бесплодными догадками об источнике наваждения, которое едва не лишило его разума, он лег на койку и постарался думать о чем угодно, кроме кошмаров – реальных, вымышленных или насылаемых извне…

Безумное напряжение последних дней, с которым он так свыкся, что уже почти не замечал, постепенно отпускало его. Страх за свою жизнь – самое сильное из человеческих чувств – слишком долго заглушал все остальные.

Люгер вдруг осознал, что до сих пор блуждал в лабиринте – темном, зловещем и не имеющем выхода. Этот лабиринт почти убил его любовь к Сегейле и превратил человека в механизм, тупо бредущий куда-то, покорный чужой воле… Частью такого лабиринта был Элизенвар, такими же оказались Фирдан и замок Крелг.

Теперь Слот впервые двигался куда-то, пусть к страшной и преступной цели, пусть в компании извращенцев и убийц, но само движение вселяло какие-то надежды, хоть и довольно призрачные… Так идут к далекой звезде, горящей над горизонтом, зная, что никогда не достигнут ее, и все же идут, потому что оставаться без движения еще мучительнее, и тогда сносный выход только один – самоубийство.

Воспоминания о Сегейле, которых он боялся последнее время и потому загонял их в самые глухие уголки сознания, теперь стучали в запертые двери воображения. Он позволил им выйти на свет Божий, и они овладели всем его существом…

Люгер лежал и вспоминал все: ее глаза, улыбку, очертания губ, ее поцелуи, страстные и сладостные, гладкость кожи, упругость живота, тепло ее лона; то, как она занимается любовью, то, как вечерний свет увязает в ее ресницах, то, как она засыпает в его обьятиях, и тогда ее нежное дыхание касается его щеки… Щемящая тоска захлестнула его, и он ощутил жгучую влагу на своих веках…