Сергей Лукьяненко - Дневной дозор

— Ну и ну! — сказал я. Голос прозвучал глухо, как и любой звук в сумраке. Мои коллеги как по команде повернули головы на голос.

— Что? Не видел раньше?

— Нет.

— По первому разу всех впечатляет. Пошли, еще насмотришься.

Мы миновали несколько ступеней и оказались в крошечной дежурке. Та самая смутная фигура за дверью воплотилась в тощего унылого парня, по-моему — оборотня. Он читал Пелевина «Проблема верволка в Средней полосе» и счастливо, жизнерадостно ухмылялся.

Но стоило в дежурку войти Эдгару, как парень преобразился. Глаза полыхнули, книга упала на столешницу.

— Привеет, Олеег, — поздоровался Эдгар с невесть откуда возникшим прибалтийским акцентом.

Шагрон просто кивнул. Я тоже решил поздороваться:

— Доброго утра.

— Это наш коллега с Украины, — представил меня Эдгар. — Если что — в гостевой сектор пропускать его без контроля.

— Понял, — мгновенно согласился Олег. — В базу его внести?

— Внеси.

Олег взглянул мне в глаза, приветливо оскалился, с некоторым усилием считал метку о регистрации, сел за стол и вынул из ящика ноутбук.

— А напарник твой где? — спросил Эдгар. Олег сделался виноватым:

— За сигаретами побежал… На минутку.

— Пошли, — вздохнул Эдгар, взял меня за рукав и увлек к лифтам. Шагрон уже успел утопить кнопку вызова.

Ехали мы долго. По крайней мере дольше, чем мне представлялось. Но потом я вспомнил о добавочных этажах, и все встало на свои места.

— Гостевой сектор расположен на девятом этаже, — пояснил Эдгар. — В сущности, та же гостиница, только бесплатная. Кажется, там сейчас даже кто-то живет.

Двери лифта бесшумно разошлись, и мы оказались в квадратном фойе, обставленном с разумным сочетанием роскоши и экономной рабочей функциональности. Кожаные диваны и кресла, кадка с живой пальмой, на стенах — гравюры, ковер, паркет. Стойка на манер гостиничных, только ничего похожего на стол и стул для коридорной нет. Лишь закрытое бюро, но в замочке торчит элегантный металлический ключ.

Эдгар отомкнул бюро; внутри оказались аккуратные горизонтальные грибочки, на каждом из которых висел ключ. И номерки рядом с каждым грибочком.

Впрочем, я погорячился — на двух грибочках ключей все же не было — на втором и на четвертом.

— Выбирай. Если ключ висит здесь, значит, квартира свободна.

Он сказал именно «квартира», а не «номер», словно бесплатность жилья для Иных являлась как раз той границей, которая отделяет безликие гостиничные номера от места, которое можно назвать домом.

Я взял ключ номер восемь. Правый во втором ряду.

— Осматриваться будешь потом, — предупредил Эдгар. — Оставь вещи и сразу возвращайся.

Я кивнул. Интересно, что затевают мои Темные коллеги? Наверняка вежливый, но дотошный допрос.

Ладно. Выдюжим. Свои все-таки.

Квартира действительно была квартирой. С кухней, раздельным санузлом и тремя просторными комнатами. И огромной прихожей — типичная сталинка с евроремонтом. Потолки — метра три с половиной, а то и все четыре. Я повесил куртку на вешалку, а сумку бросил посреди прихожей. Вышел в коридор и захлопнул дверь.

Из четвертой квартиры слабо доносилась музыка; минуту назад, когда я проходил мимо, это было что-то легкое и зарубежное. Но теперь песня сменилась, и я скорее угадывал, чем слышал, слова, почти заглушенные жестким ритмом и саундом хард-рока:

Ты брошен вниз силой судьбы,Ты унижен и раздавлен.Время забыть то, кем ты был,Но помнить, кем ты стал!Брошен на дно, где все равно,За что тебя любила слава,Подлость огнем ставит клеймо,Душа твоя пуста.Люди на дне рыщут во тьме,Они готовы жрать друг друга.Лишь бы продлить дикую жизнь,Урвать себе кусок…Злой среди них, жалких и злых,Ты в той же стае мчишь по кругу,С ними ползешь за кормом под нож,Как раб или пророк.

Не знаю почему, но я замер перед чужой дверью. Это были больше, чем просто слова. Я впитывал их кожей, всем телом. Я забыл, кем я был, но как вспомнить — кем я стал? И не вышел ли я на новый круг вместе с неведомой мне пока стаей?

О если б слушать только тишину,Не ложь, не лесть, не полдень и не тьму.Под солнцем снегом тая,Любить, измен не зная,Ты умер бы от злой тоски!

Ну, тишину мне слушать в ближайшее время явно не светило. Слишком уж многие моей скромной персоной заинтересовались. И Светлые, и Темные…

Голос певца тем временем окреп, стал торжествующим и дерзким:

Эй, жители неба!Кто на дне еще не был?Не пройдя преисподней,Вам не выстроить рай!Эй, жители дна!Гром смеется над вами.Чтобы быть с ним на равных —Есть один путь наверх!Есть один путь наверх…

Вот как, значит… Наверх. И рая, получается, не достичь, если предварительно вдоволь не потолкаться в преисподней. Вот только и рай, и преисподняя для каждого свои. Но, с другой стороны, Кипелов об этом, собственно, и поет.

Странно. Я раньше уже слышал эту песню, и имя певца отложилось в памяти, и даже на болванку для плейера ее внес. Но сейчас она прозвучала совершенно по-новому, неожиданно резанув по сознанию осколком невидимого стекла.

— Коллега! Поторопитесь! — окликнул меня Эдгар.

Я с сожалением отступил от двери.

«Надо будет потом послушать… Купить весь альбом — и послушать…»

Голос певца таял позади:

Но если луч вспыхнет в мозгуИ покорность выбьет клином,Прошлые дни в душе оживут,Свершится новый грех.Кровь на руках, кровь на камнях,По телам и жалким спинамТех, кто готов подохнуть в рабах,Ты рвешься вновь наверх.

Мне почему-то показалось, что Кипелов поет об этом слишком уж со знанием дела. О крови. О дне. О небе. Он вполне может оказаться Иным, этот длинноволосый кумир российских металлистов. Во всяком случае, я бы этому не слишком удивился.

Вместе с Эдгаром и Шагроном мы поднялись еще этажом выше и оказались в настоящем офисе. С просторным залом, поделенным на небольшие отгороженные ширмами кабинки, с отдельными кабинетами чуть в стороне, с холлом, отделенным от Тверской громадным, чуть затененным стеклом. Я отметил, что Темные практически не пользовались стационарными компьютерами — во всяком случае, трое сотрудников, не то гиперполуночников, не то очень ранних пташек, все как один сидели, уткнувшись в матрицы ноутбуков.