Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева
— Папа, — Стёпка торопливо закидывал в себя еду. — Ты можешь узнать про одну девушку? Её зовут Айгуль Сафина, она медсестрой работает. Понимаешь, её забрали, увели непонятно куда. Что-то про эпидемию, инфекцию говорили, я толком не понял. Ты же можешь узнать? Можешь?
Стёпка вскинул голову, и их глаза встретились. Олег чувствовал, что сыну немного не по себе, да он и сам испытывал неловкость и всё старался отогнать от себя неудобный вопрос: всё действительно теперь в их семье как раньше, или он просто нужен в данный момент сыну, и потому…
Он нашёл в себе силы утвердительно кивнуть, и по Стёпкиному лицу пробежала волна облегчения. Сын продолжал говорить дальше, объясняя, дополняя, но Олег и так уже знал, о чём идёт речь. Девочка (уж не та ли эта смуглая красавица, с которой он застал Стёпу, когда приходил проведать его пару дней назад?), скорее всего, попала в людоедскую программу «Оздоровление нации». Топорность и наглость, с какой действовали люди, забравшие девочку, явственно указывали на Некрасова и на Маркову, которая эту программу непосредственно курировала. Их почерк. Фирменный.
…Соне нужно было срочно убегать на работу в тот день, и Олег сам проводил Стёпку до ближайшего КПП. Он шёл рядом с сыном и думал, что, даже если Стёпа пришёл к нему ради этой девушки, то всё равно… главное — пришёл, назвал папой, а всё остальное, да как-нибудь они вырулят, теперь уже вырулят…, но перед самым КПП Стёпка остановился, посмотрел прямо ему в глаза (хотя Олег видел, как нелегко ему это далось) и сказал твёрдо, отчётливо выговаривая каждое слово:
— Папа, ты прости меня. Я был такой дурак, что не верил тебе. Ты… ты самый лучший отец в мире. Я люблю тебя, папа…
От этих воспоминаний защипало в носу, Олег с силой потёр переносицу, не давая эмоциям вырваться наружу. Сейчас не время. О сыне, о своей семье он подумает позже, а теперь надо сосредоточиться на посещении приёмной Марковой, и как раз Стёпина просьба об этой девушке, Айгуль Сафиной, и будет удобным предлогом для этого визита, если вдруг Маркова окажется на месте. Он набрал в грудь побольше воздуха и решительно толкнул дверь.
* * *
Как выяснилось, предлог Олег заготовил не зря.
Маркова была на месте. Она стояла перед столом Алины Темниковой и что-то выговаривала бесцветным, лишённым окраски голосом, словно зачитывала главу скучной методички.
— Здравствуйте, Ирина Андреевна, — вежливо поздоровался Олег.
— Олег Станиславович? — Маркова повернулась и уставилась на Мельникова. — Добрый день.
— Ирина Андреевна, у меня к вам небольшое дело, — Олег перехватил быстрый взгляд Алины. — Вы не откажетесь уделить мне несколько минут?
Маркова кивнула.
— Конечно, Олег Станиславович. У меня, правда, срочная работа, но несколько минут уделю. Проходите.
Она указала в сторону приоткрытой двери своего кабинета и снова вернулась к прерванному разговору.
— Вы всё поняли, милочка? Эти отчёты надо передать лично в руки Нечаеву, а потом загляните в юридический сектор, там должны были подготовить для меня документы. И постарайтесь до обеда успеть вернуться.
Мельников прошёл в кабинет, едва скрыв досаду. Всё складывалось не в его пользу: Темниковой до обеда скорее всего не будет, а, значит, придётся самому спускаться к Долинину в притон или выводить куда-то Нику. Оба варианты были плохи. С Долининым существовала договорённость держать связь только через Алину, а менять место нахождения Ники… это, конечно, можно и нужно было бы сделать, но существовал риск приставленной к нему слежки — уж слишком легко и внезапно его отпустили.
— Я слушаю вас, Олег Станиславович, — Маркова, вошедшая вслед за ним, плотно прикрыла дверь. — Присаживайтесь, пожалуйста.
Присесть Олег не успел. Из кресла, задвинутого в угол, к одному из книжных шкафов, раздалось детское хныканье. Мельников машинально обернулся. В этом большом, обстоятельно и со вкусом обставленном кабинете, где всё ещё безраздельно властвовала тень Литвинова (да, единственным хозяином здесь по-прежнему оставался Борис Андреевич, Богданов и сменившая его Маркова — не более, чем временщики), мебель была красивой и массивной, под стать самому Борису Андреевичу, и потому Олег не сразу заметил мальчика, чьё маленькое и худенькое тельце почти утонуло в глубоком кожаном кресле.
Мальчик был сыном Марковой, Олег уже видел его несколько раз, но мельком и всё время в приёмной, поэтому сейчас, обнаружив ребёнка в кабинете, он слегка удивился.
— Шурочка, погоди, я скоро, — Маркова обернулась к ребёнку. — Подожди, маленький.
— Жи-иво-от, бо-оли-ит… Бо-оли-ит!
Тонкое хныканье перешло на крик, и за этими истеричными воплями явственно проступали детские капризы. Олег вспомнил, как Стёпка лет в пять решил вдруг начать испытывать родительское терпение, прощупывая границы. Мельников, повидавший к тому времени всяких детей и славившийся у себя в больнице тем, что может справиться с любой детской истерикой, перед собственным сыном тогда спасовал, поддался. Ему хотелось непременно выполнять все Стёпкины желания, и он готов был это сделать (надо луну с неба, достал бы и луну), но положение спасла Соня. Мягкая и даже кажущаяся посторонним людям безвольной и слабохарактерной, она решительно и довольно жёстко пресекла все попытки сына сесть им на шею и даже, помнится, прочитала лекцию на педагогическую тему ему, Олегу.
Сейчас в этом мальчике Мельников увидел пятилетнего Стёпку (хотя сыну Марковой было намного больше — лет восемь, как минимум). Стёпка так же картинно кривлялся в его кабинете, сползал с кресла и громко ныл на одной ноте, выдавливая из себя слёзы.
— Шурочка, милый, ну перестань, пожалуйста.
Маркова, которую Мельников привык видеть холодной и надменной, на его глазах превратилась в трясущуюся над своим чадом мать. Она присела перед сыном на колени, а тот, мгновенно уловив произошедшую в матери перемену, завыл ещё громче, забился в истерике, стукаясь головой о мягкую обивку кресла.
— Шурочка, Шурочка…
— Ирина Андреевна, позвольте! — Олег шагнул в сторону истерящего ребёнка. — Если вы не против, я мог бы осмотреть вашего сына.
Его спокойный голос подействовал на неё. Она вскочила с колен, дрожащими руками отряхнула юбку.
— Понимаете, Олег Станиславович, Шура с утра жалуется на живот. Он даже от завтрака отказался, но он у меня вообще плохо кушает.
От слова «кушает» Олега слегка передёрнуло.
Когда он ещё студентом проходил практику в педиатрическом отделении, одна из нянечек, дородная и высокая, с громовым гренадерским голосом и нежным именем Виолетта (они с Аней Бергман едва сдерживали смех, когда
