Девять хвостов бессмертного мастера - Соул Джин

– Небесное оружие, – сквозь зубы прорычал Лис-с-горы.

Ху Фэйциню не понравилось, как это звучит. Оно не предвещало ничего хорошего.

Но реальность превзошла все ожидания.

Небесный император переложил веер из руки в руку, вытянул левую руку ладонью вперёд и проговорил:

– Фэйцинь, пора возвращаться домой.

[078] Вознесение девятихвостого лиса

Ху Фэйцинь широко раскрыл глаза. Слишком много поводов для удивления! Он даже не знал, чему удивляться больше: тому, что Небесный император спустился на землю, или тому, что Небесный император знает его имя, или тому, что фактически получил приглашение вознестись, или тому, что у этого приглашения была довольно странная формулировка.

– Фэйцинь, пора возвращаться домой, – сказал Небесный император.

– Откуда вы знаете моё имя? – удивлённо спросил Ху Фэйцинь.

– Не разговаривай с ним! – прорычал Лис-с-горы.

– Как я могу не знать имя собственного сына? – в свою очередь удивился Небесный император.

– Он просто хочет задурить тебе голову!

– Демонов не спрашивали, – сказал Небесный император с презрением. – Как смеешь ты, жалкий демон, встревать в разговор небожителей?

Он раскрыл веер и снова взмахнул им. Лис-с-горы быстро прикрыл лицо рукавом. На землю посыпались мелкие кристаллики льда. Глаза Ху Вэя загорелись двумя жёлтыми огнями.

– Вы ошиблись. – Ху Фэйцинь едва ли смог прийти в себя от ошеломления. – Я не ваш сын. В этой жизни я переродился лисом, но я помню прошлую жизнь. Я был обычным даосом и…

– Не совсем обычным даосом, – возразил Небесный император. – Ни один смертный не способен заставить дерево зацвести.

Ху Фэйцинь несколько смутился этому замечанию:

– Это всего лишь плоды усердной культивации.

– О да, ты был очень усерден, – засмеялся Небесный император. – За время пребывания на Таошань ты посвятил культивации целую четверть часа!

Ху Фэйцинь почувствовал трепет всем телом. За его жизнью следили?

– На Хулишань я только и делал, что занимался культивацией, – возразил Ху Фэйцинь.

По выражению лица Небесного императора он понял, что его прежние догадки верны: за лисами Небеса следить не могли, как и говорилось в предсказании хэшана!

– Это не имеет значения. Твоё пребывание в мире смертных закончено. Ты возвращаешься домой немедленно.

– Его дом на Лисьей горе! – прорычал Ху Вэй, и его аура начала просачиваться сквозь одежду. – Никто его не заберёт!

Небесный император опять поглядел на Лиса-с-горы, как на пустое место, и даже не удостоил его ответом. Он поманил Ху Фэйциня к себе:

– Подойди ко мне, сын мой.

Ху Фэйцинь приложил чудовищные усилия, чтобы остаться на месте. Колени его задрожали, лицо побледнело и покрылось потом. Вероятно, Небесный император воспользовался чем-то, похожим на Лисью волю, когда позвал его.

– Вам придётся поискать другого лиса себе на воротник, – выдавил Ху Фэйцинь, сжимая пальцы в кулак так, что когти пронзили ладонь. Боль окончательно вырвала его из-под контроля Небесной воли.

– Что? Какие глупости, – возмутился Небесный император.

– Вы хотели нас убить молниями, – проскрежетал Ху Фэйцинь.

– Небесный император никогда не промахивается. С какой стати мне убивать собственного сына и наследника? Ты хоть представляешь, как волновалась твоя мать, когда ты пропал?

Ху Фэйциню опять вспомнилось то, что рассказывал хэшан, – о небесной богине, которая потеряла глаз и не могла его отыскать. «Зеницей ока» нередко называли сыновей…

Он рассерженно мотнул головой и сказал:

– Это какая-то ошибка. Я не ваш сын.

– Ах, я и забыл, что на тебе до сих пор чары забвения, – постучал себе по виску пальцем Небесный император.

– Чары… забвения? – медленно переспросил Ху Фэйцинь.

Небесный император вытянул руку, и Ху Фэйциня поволокло вперёд. Будто что-то невидимое опутало и потащило, он мог только беспомощно скользить ногами по выжженной отполированной земле. Ху Вэй заскрежетал зубами и, схватив Ху Фэйциня за плечи, остановил. Глаза Небесного императора вспыхнули гневом.

– Жалкий демон, как ты смеешь прикасаться своими грязными лапами к наследнику небесного престола! – рявкнул он и взмахнул веером.

Воздушная волна была так сильна, что отбросила Ху Фэйциня и Ху Вэя в разные стороны. Ху Фэйцинь потряс головой, постучал по виску ладонью, чтобы избавиться от царящего внутри гула. Лис-с-горы поднялся, глаза его сверкали жёлтым племенем, от когтей заструился тёмный дым демонической ауры.

– Никто не заберёт у меня Фэйциня! – с угрозой в голосе повторил он.

– Пф… Мне прискучило валандаться.

Он вскинул руку, и Ху Фэйцинь почувствовал, что его вздёрнуло вверх. Он вскрикнул, беспорядочно забил руками и ногами в воздухе.

– Фэйцинь! – крикнул Ху Вэй и, подпрыгнув, ухватил его за хвост, но пальцы соскользнули: их отмела ещё одна воздушная волна.

Столп белого света пронзил Ху Фэйциня насквозь мириадами тонких лучей. Глаза его стали белыми, точно закатились, как было во время духовного всплеска. Тысячи световых червей вползали в его голову через уши, нос и глазницы, посланные, чтобы выжрать наложенное заклятье забвения.

Ху Фэйцинь ничего этого не чувствовал. Поочерёдно отключались один за другим органы чувств: зрение, слух, обоняние… Он как по щелчку погрузился во тьму забвения. Сияние, окружившее его, волокло его вверх, к Небесам. Небесный император тоже взлетел в своём столпе света.

– Фэйцинь!!!

Ху Фэйцинь уже не слышал Лиса-с-горы. Девятихвостый вознёсся.

[079] Те, которых велено называть

До шести лет Четвёртый принц многого не понимал, многого не знал и многое принимал как должное.

Например, то, что старшие мальчики, которых велено называть братьями, толкают его, стараясь, чтобы он непременно упал в грязь и испачкал одежду. Он падал как сноп, поднимался, и они толкали его снова, а потом убегали с хохотом. Четвёртый принц вставал и брёл домой, где мать, ничего не говоря, переодевала его, отмывала от грязи и давала ему сладости. Ему не нравились цукаты, но он послушно совал их в рот, потому что не хотел расстраивать мать.

Или то, что к его матери приходит неприятного вида женщина, которую велено называть императрицей, и дурно с ней обращается, а его мать ничего не возражает в ответ и даже не поднимает головы, когда её бранят. Она молча выслушивала оскорбления и придирки, глядя куда-то в пол. Четвёртого принца она при этом всегда держала за руку рядом с собой, будто боялась, что его могут забрать. Та, которую велено называть императрицей, никогда не задерживалась, но даже несколько минут в её обществе были тягостны.

Или то, что человек, которого велено называть императором и отцом, никогда не приходит к ним. Сам император видел сына лишь однажды – в час, когда Четвёртый принц появился на свет. Такому отношению немало поспособствовала та, которую велено называть императрицей: она не упускала случая подлить яда, если император сподобился спросить о четвёртом сыне. Её стараниями император думал, что его четвёртый сын растёт некрасивым и глупым мальчиком, и не хотел его видеть.

Та, которую велено называть императрицей, хотела, чтобы мальчика лишили звания принца, циньвана[22], но законы Небес переломить не могла: тот, в чьих венах текла императорская кровь, обязательно получал это звание, вне зависимости от того, кем была его мать, императрицей, забытой наложницей или простой служанкой.

Можно было бы провернуть это дельце, объявив, что Четвёртый принц вовсе не от императора, но последствия могли быть непредсказуемы. Мать Четвёртого принца – богиня небесных зеркал и обладает не только репутацией почтенной женщины, несмотря на кратковременную интрижку с императором, но и зеркалом Чжэньли[23], и лучше бы это зеркало лежало в футляре и никогда не было вынуто. Поэтому та, которую велено называть императрицей, довольствовалась тем, что портила богине небесных зеркал жизнь, прямо или косвенно.