Пути и перепутья (СИ) - Коллектив авторов

Изобель лежала не на кушетке в кабинете, а на диване, покрытом какой-то старинной тканью, сотканной на Ближнем Востоке, и смотрела на прекрасного юношу. Он улыбался, и все в его облике дышало невинностью и ослепительной молодостью. Только… в голубых глазах виднелись тени и что-то в его голосе, милом и красивом, грубоватом, словно ячменный сахар, ее беспокоило.

— Я сплю.

— Да. Но я и в самом деле говорю с вами, — он пересек комнату, обошел массивный мольберт рядом со столом, заваленным красками, кистями и мастихинами, и уселся за пианино в противоположном углу алькова, приготовившись играть. — Я знаю, что вы не можете быть… сколько там раз правнучкой Гарри, — сказал он. — Возможно, племянница? Кто сейчас носит титул? — он заиграл, пальцы легко касались клавиш.

— Отец умер десять лет назад. Маркизом стал мой брат Филипп.

— Гарри тоже был запасным. По крайней мере, вы чего-то достигли.

— Что? — он что-то ответил, но она не слышала, пианино звучало слишком громко; внезапно она скользнула в другой сон, менее ясный и более пугающий — что-то о налете на Лондон, прямо как в старых кинохрониках, только вокруг были цвета и запахи, и дым — все, что только можно вообразить — и разбомбленные дома с призрачными лицами в окнах.

Она отшатнулась от яркой горячей вспышки и проснулась, одежда была мокрой от пота. Почему-то казалось очень важным убедиться, что мистер Г. все еще здесь. И он, разумеется, был, это ведь всего лишь картина, в конце концов. Прекрасный мальчик, застывший в летнем дне, невероятно холодный, невероятно невинный.

Изобель потерла глаза и пошла искать чего-нибудь попить. У нее все еще было полно работ на проверку.

Похолодание в этом году наступило рано, в первую неделю октября, и настроение Изобель тут же упало. Она решила, что заслуживает небольшой отдых от преподавательского графика, поэтому собрала переплетенные тома, содержавшие ее личные факсимиле бумаг лорда Генри Уоттона и Бэзила Холлуорда. Оригиналы были подарены Бодлианской библиотеке, как только она закончила основанную на них докторскую и провела пять лет, переводя и корректируя их для публикации, что позволило ей еще в молодости сделать себе имя в науке, хотя иногда Изобель чувствовала, что это немного похоже на жульничество. Словно семейное состояние, к которому она старалась не прикасаться.

Ее отец обнаружил палисандровый ларец с бумагами в ходе реставрации аббатства Морли в 2035 году, и, не доверяя другим ученым, вручил их Изобель, которая только поступила в докторантуру. Так ее путь был предопределен — но она знала, что бывали судьбы и похуже, и, к счастью, дневники ее сколько-то-юродного дядюшки оказались приятной компанией.

Используя электронный индекс на своем планшете, она собрала все ссылки на мистера Г.: первое упоминание «изысканного эллинского юноши», увиденного в мастерской Холлуорда, записи о зимах, проведенных в украшенном белой лепниной доме в Алжире, встречи в опере, участие в охотничьих выездах. В записях были досадные пробелы, которые не смогли заполнить ни она, ни другие исследователи, лакуны, где когда-то существовали ключи к личности мистера Г.: пропавшие страницы, охватывающие период в две недели вскоре после того, как лорд Генри встретил мистера Г.; отсутствующие полгода перед публикацией романа Оскара и самый большой пробел, самый загадочный пропуск, касался изгнания лорда Генри на континент, куда он сбежал от известности, его так точно и безошибочно расписали в романе, что злые языки трепали об этом целый год.

Впрочем, все было бесполезно. Она билась лбом об эту стену уже почти половину своей жизни, и присутствие портрета мистера Г. на стене не помогало заполнить пустые места. Но Изобель всегда терялась в прозе сэра Генри — довольно изящной, если учесть, что ее вовсе не планировали публиковать, хотя и слегка претенциозной. Сгустились сумерки, и наступил вечер, а ее чай остыл. Наконец она положила голову на стол, желая просто немного отдохнуть.

— Вот вы где, — Изобель резко села и повернулась. Ее письменный стол исчез, на его месте стояла хрупкая конструкция из эбенового дерева, а позади в свете солнечных лучей возле своего маленького столика стоял мистер Г. Он улыбнулся и подошел ближе.

— Хотелось бы, чтобы у нас появилась другая возможность поговорить, но хорошо, что вы способны хоть на это. Вероятно, связь возможна потому, что вы Уоттон, или у вас есть спящий талант медиума? Или и то, и другое? — он пожал плечами; что бы ни имелось в виду, его это мало беспокоило. — Неважно. Важно то, что вы вернулись.

— Я читала, — она посмотрела на маленький столик, но там было пусто.

— Бумаги Гарри, — он скрестил руки на груди и прислонился к стене рядом с ней, удивительно современный жест. — Полагаю, что это работа всей вашей жизни. Я — ну, немного неправильно утверждать, что я в состоянии увидеть окружающую обстановку, но я могу ощущать ее — это сложно объяснить, — он чуть нахмурился, но все равно выглядел симпатичным. — Я знаю, что снаружи ваш кабинет. Там небольшой беспорядок, — тут он рассмеялся. — Просто шучу. Конечно беспорядок, вы же там работаете. В любом случае, я вижу в вашем шкафу «Персидский ковер: издание дневников лорда Генри Уоттона и Бэзила Холлуорда без сокращений», редакция и вступление Изобель Уоттон; «Вечное лето: полное собрание писем Бэзила Холлуорда»; «Дом в Алжире» и все остальное. Вы очень плодовиты, леди Изобель.

— Никто меня так не называет. Изобель или д-р Уоттон. Или Бель, если мы родственники.

— Могу я называть вас Бель? Я в некотором роде тоже родственник, — у него была такая обаятельная улыбка, что ей и в голову не пришло отказать. — Гарри как-то был моим дорогим другом. Но вы об этом знаете.

Ладно, подумала Изобель. Если мое подсознание желает использовать эту дикую историю, чтобы прокрутить работу всей моей жизни, можно и поиграть.

— Знаешь, мне известны лишь твои инициалы. Он вычеркнул твое полное имя.

Юноша тихо рассмеялся.

— Ну, разумеется. Удивительно разумно с его стороны, правда. Но я удивлен, что ты не вычислила его; у меня сложилось впечатление, что ты куда смышленее.

Прекрасно, мое подсознание меня оскорбляет, подумала она.

— Я Дориан Грей, Бель. Оригинал.

— Но… это просто имя, придуманное Уайльдом, — Изобель потрясла головой. — Или… позаимствованное. Дориан, как дорийская эпоха, со вторым смыслом «для избранных». Дориан любовь. Греческая любовь. Синонимы.

Мой разум смешон.

Он улыбнулся ей и одарил терпеливым взором учителя, чей ученик с абсолютным упорством ломится не в ту дверь.

— Нет, Бель. Это на самом деле мое имя. Не код, не псевдоним. Меня зовут Дориан Грей, и я встретил твоего дядю в мастерской Бэзила Холлуорда, в тот день, когда он закончил писать мой портрет. Не трать время на поиски. Гарри вычеркнул все, так что ты никогда не сможешь отделить то, что относится только ко мне, от ссылок на остальных Греев. Я в этом убедился.

В ушах зашумело; разумеется, все это лишь домыслы ее перегруженного, перегретого мозга. Она видит сон. На поиски было потрачено столько времени, что теперь под впечатлением от этого портрета она приравнивает биографию к художественному произведению и легенде. Неизвестный джентльмен — мистер Грей — Дориан подошел и взял ее за руку, и Изобель вдруг поняла, что может ощущать его прикосновение, чувствовать исходящий от него аромат пармских фиалок. Ее сны никогда не были такими реальными.

— Где ты? — спросила она. Но прежде чем он успел ответить, в окно комнаты ворвался ветер, пахнущий морской солью, и разметал занавески, наполнив комнату пеплом.

Изобель вдруг очнулась. Ее рука онемела, видимо, из-за того, что лежала под странным углом поверх планшета. Сон бился и пульсировал в глубине глаз, куда более убедительный, чем ее обычные сновидения. Она глубоко вдохнула и на миг смогла ощутить запах фиалок.

Смешно. В комнате было холодно, нужно включить обогреватель — впервые в этом году. Изобель поднялась на ноги и замерла, изучая портрет неизвестного джентльмена. Нет, он совершенно не изменился, Дориан был как всегда прекрасен…