Расколотый Мир - Гилман Феликс

Он в гневе расстегнул спецовку, вытащил Мармиона и наставил тяжелое дуло ствола на широкий лоб старика.

— Выдайте мне вашу тайну, или я уничтожу вас на месте, — прошипел он.

— Я не стану стрелять, Кридмур.

— Я воспользуюсь руками.

— Если он погибнет, ты умрешь от Кнута, Кридмур.

— Скажите, что вам от него нужно! Что вам известно? Почему они умерли?

— Так ты просишь нас о том, чтобы мы тебе доверяли ? Нет, Кридмур.

Кридмур наблюдал за тем, как блуждают глаза Генерала. Как они уставились в черное дуло Ствола и снова метнулись прочь. О да, подумал он, это ты знаешь. И стиснул оружие покрепче.

Генерал смотрел все ниже и ниже, а потом уставился прямо в глаза Кридмура Старое, похожее на палку горло Генерала затряслось, он зашевелил губами и плюнул Кридмуру прямо в лицо.

Кридмур засмеялся, опустил оружие, утерся:

— Все он помнит. Он нас отлично помнит. Что-то у него в голове осталось. Надо было мне в доктора пойти.

— Никогда так больше не делай, Кридмур. Он в десять тысяч раз ценнее, чем ты.

Генерал отвернулся, а затем снова отрешенно уставился в какую-то точку на дальней стене.

— Давным-давно, — сказал он, — жил да был...

Кридмур нахмурился.

В коридоре послышались шаги.

— Эта проблема тебе не по силам, Кридмур. А теперь беги.

Нельзя, чтобы тебя здесь обнаружили. Он вылез через окно.

24. СНЯТИЕ МАСКИРОВКИ

— Черный Рот.

— Простите?

— Черный Рот, Кридмур. Стивен Саттер. И Мэри Кинжал.

— Что это еще за люди? Зачем вы меня разбудили?

— Не теряй контроль, Кридмур. Твой страх начинает нас раздражать. Это твои братья и сестры.

— Впервые слышу эти имена.

— Зато их хорошо знаем мы. Через два дня они прибудут, в Гринбэнк и присоединятся к Фэншоу.

— Фэншоу! Фэншоу я знаю. Значит, их четверо? И доверяю я только одному. Они нам помогут? Отведут нас в безопасное место?

— Мы. не знаем. Линия очень сильна. Но сила их только растет. Это наш последний и самый верный шанс.

— Значит, вы тоже боитесь?

— Вставай с постели, Кридмур. Берись за дело. Ты начинаешь вызывать подозрения. Готовься уходить.

На следующий день умерла Дэйзи. Умерла в присутствии медсестер, которые подняли крик, и пораженного доктора.

Это случилось во время утреннего визита Лив. Дэйзи внезапно перебила Лив и сказала:

— Ах, я так устала от вопросов!

Лив была поражена и обрадована.

— Дэйзи-Колла, то есть, Колла, ты со мной разговариваешь?

Дэйзи не ответила. Вместо этого она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Надолго. Ее простое круглое лицо покраснело, потом стало фиолетовым, а потом синим. Взгляд ее оставался спокойным и ясным. Потом она упала со стула, и Лив позвонила в звонок и вызвала медсестер, которые силой открыли рот Дэйзи, но, даже массируя грудь, не смогли заставить ее дышать. Взгляд бедняжки оставался чистым до тех пор, пока — очень долгое время спустя — Дэйзи не испустила дух.

Лив приняла три капли успокоительного и, ощутив, что пришла в себя, отправилась в кабинет попечителя.

— Это совершенно невероятно, — сказала она.

Попечитель печально улыбнулся:

— И все же это случилось.

— Совершенно невероятно, господин попечитель, чтобы человек мог нанести себе вред таким способом. Иначе так поступил бы всякий обиженный ребенок на свете. Рассудок препятствует этому.

— Их рассудок поврежден. Возможно, отказал какой-то механизм, отвечающий за самосохранение.

— Это совершенно невозможно.

— Я вижу, вы расстроены. Пожалуйста, не думайте, что в этом ваша вина.

— Доктор Хамза уже сказал, что считает меня виноватой.

— Не обращайте внимания. Это не должно препятствовать вашей работе.

Дэйзи похоронили следующим вечером. На похоронах собрался весь персонал госпиталя, все были в черном. Никто не знал точно, какого Дэйзи вероисповедания и верила ли во что-либо вообще. Поэтому похоронили ее по скромному обряду Улыбчивых, без пышных церемоний. Попечитель, в черном с ног до головы, не считая очков в золотой оправе и элегантной золотой булавки для галстука, выступил с длиннющей речью о том, как печальна жизнь, как неизбежна смерть, как важно вопреки всему сохранять оптимизм, и вспомнил о том, как искренне Дэйзи любила простые песенки. Магфрид расплакался, как ребенок, и Лив пришлось увести его незаметно для остальных.

— Говорите о Дэйзи что хотите, а дух она испустила вовремя.

— Быстрее, Кридмур. Пока все заняты. Время действовать.

— Незачем повторять.

Он побежал на второй этаж западного крыла и подозвал Малыша.

В доверие к Малышу Кридмур начал втираться давно. Еще когда они впервые сыграли в карты, Кридмур проследовал за Малышом, который хромал по коридорам, огрызаясь и ругая медсестер, до его палаты, прислонился к дверному проему и позвал:

— Малыш?

Малыш лежал на кровати и читал книгу, шевеля губами.

— Эй! Эй, Малыш...

— У меня есть имя, дед.

— Да, но ты никому его не называешь.

— Не хочу я ни с кем разговаривать.

— Ну, и правильно. А меня зовут Джон Кокль.

— Знаю.

— Ну, и здорово.

Кридмур вошел в палату и сел напротив него. Малыш отложил книжку — дешевое скандальное описание (большей частью в картинках) обычаев половой жизни холмовиков, в котором не было ни слова правды. Он смотрел высокомерно, и Кридмур счел это забавным.

— По правде говоря, нет у тебя имени, Малыш!

— Что ты несешь, дед?

— Только не здесь. Здесь имена не имеют значения. Здесь ты только число. Строчка в книге учета. Пациент. Жертва. Никому нет дела до твоего имени, Малыш...

Малыш презрительно усмехнулся. Кридмур должен был признать, что усмешка была первосортной. Конечно, выразительности ей добавляли шрамы, покрывавшие лицо Малыша, но тем не менее парень с характером. Наверняка дослужился до какого-нибудь немалого чина, когда служил.

— Волк заслуживает лучшего, чем сидеть здесь вместе с баранами. Конечно, ничего лучшего он не получит, но все равно.

— Убирайся отсюда, Кокль.

— Заставь меня.

— Заставил бы, если бы эта чертова тварь не наблюдала за нами.

— Нет, не заставил бы.

Он наклонился вперед и приблизился к лицу Малыша.

— Ты не смог бы, и ты сам это понимаешь. Разве что раньше, когда ты еще был здоров и молод. Но не сейчас.

— Да что с тобой стряслось, Кокль?

Кридмур рассмеялся и встал:

— Ничего. Просто говорю. Я понимаю, что ты чувствуешь, Малыш. Ты один. Заперт в ловушке. Некуда идти. Надежды нет. Что ж, мужчина должен стоять на своих двоих — я не имею в виду твою беду, Малыш, это риторическая фигура. Мужчина должен уметь постоять за себя, сражаться за себя, должен идти куда хочет.

Так? Если бы я снова стал молод, как ты, и оказался бы здесь — можешь быть уверен, Малыш, я чувствовал бы себя так же паршиво. А возможно, я уже переживал нечто подобное...

Он поднялся и ушел прежде, чем Малыш смог ответить.

Следующим вечером они снова говорили, через день встретились опять. Роберт, сказал Малыш, меня зовут Роберт, а Кридмур ответил ему, что иногда имя нужно еще заслужить.

— Я не хочу, чтобы со мной произошло то, что произошло с остальными. Не хочу, чтобы эта тварь питалась мной. Не хочу гнить здесь, Кокль.

— Не Кокль. Кридмур.

— Чего?

— Позволь мне кое-что тебе показать, Малыш. — Кридмур достал оружие из белой спецодежды. — Это именно то, о чем ты подумал, Малыш.

Взгляд Малыша стал сначала жадным, потом испуганным, потом пристыженным, потом гордым. Кридмур позволил Малышу провести пальцем по серебряным вставкам Мармиона.

— Вот что исцелит тебя по-настоящему, Малыш. Вот что вернет тебе силу. Снова сделает тебя опасным. Я женился на этой красотке, когда был немногим старше тебя. Многие из нас были калеками, когда начали служить Стволам. Мы исцеляемся. Подумай об этом, Малыш. Подумай об этом.