Ника Ракитина - Ясень
А потом пошли дальше…
На одной из улиц на нас кинулась стая гордых, словно владетели, вотельских псов. Я вытащил плеть, но они со щенячьим визгом стали ластиться к Золотоглазой, ставить лапы на плечи, лизать лицо. Она, присев на корточки, смеясь, ласкала лохматые загривки. Посмотрела на меня, отпустила их коротким словом и встала. Я поразился отточенности ее движения. Она действительно воин.
Она с благодарностью приняла у меня платок, вытерла лицо.
— Жарко!
— Пойдем. Я отведу тебя к мастеру Салу. Он лучший пивовар по эту сторону Ставы. А, возможно, и по ту. Сколько подмастерьев налипло штанами на облитую его пивом скамью!
Тесный каменный дворик встретил нас прохладой, с груши, дающей тень, громко шмякнулся спелый плод. Из подвальной дверцы тянуло холодом и свежим пивом. Сал, из уважения, собственноручно вынес мне увенчанный пенной шапкой кувшин и кружки и с любопытством поглядел на Золотоглазую. Хмыкнул в усы. И поклонился так низко, как никогда не кланялся мне. А может, мне это только показалось.
— А еще дама Тари накручивает на пиво волосы, — шепнул я.
Керин хихикнула. С полной кружкой в руках она умостилась на широком каменном заборчике, отгородившем пивоварню от обрыва, заросшего боярышником и жимолостью. С этого обрыва хорошо было разглядывать крыши нижнего города, чердачные оконца, водостоки, дымовые трубы… Я сел рядом, испытывая странное ощущение снизошедшего покоя.
— Ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо знал.
— Что ты, — совершенно серьезно сказала она. — Леська гораздо красивее. И твоя дама Тари.
Я допил кружку и отставил на парапет:
— Они красавицы, несомненно. Но разве можно, когда ты есть, замечать кого-то еще?.. Ты мой ключ от двери.
— Какой двери?
— Если бы я знал…
Лето было одним из самых жарких на моей памяти. Става сильно обмелела и, опять же — впервые, зацвели на ней кувшинки. Целые поля их желтели вдоль берега над плоскими глянцевыми листьями, под которыми почти терялась вода. Я потянул за упругий стебель, поскользнулся и спрыгнул в реку, вымочив сапоги до колен. Золотоглазая смеялась. Я с притворной важностью протянул ей цветок.
— И все-таки… — сказала она.
— Ну, хорошо. Я, рыцарь Горт, даю тебе слово в том, что невозбранно пропущу твое войско через свой рельм на полночь — к землям Прислужника Фроста и Туле. А сам начну сдвигать войска к северным границам.
— Ты так и не решился выступить открыто.
Я пожал плечами:
— За мной рельм, я связан обязательствами.
Она стиснула в пальцах круглый цветочный венчик, с длинного стебля стекала вода, капала на зернистый камень ступенек. Я чувствовал, как мир уходит у меня из-под ног. Мне было все равно теперь, кто стоит за Керин и стоит ли вообще, кто такая Золотоглазая — воплощенная ли мечта, душа ли дремлющего Мертвого леса…
Ради прихоти, ради порыва я готов был отказаться от взлелеянных планов, от той реальности, которую так долго строил и которой так упорно добивался любой ценой. Отбросить все, променять себя самого на возможность сражаться с Незримыми: пусть безнадежно, пусть простым кнехтом — только рядом с ней…
Так осознаешь присутствие божества…
Тень накрыла нас. С клекотом опустился сокол, опахнул крыльями, когтями вцепился в рукав.
Когда весть о том, что девушка убила дракона, делается разменной деньгой в государственной игре — глупо к игре не присоединиться. Еще когда войско Золотоглазой только заняло Сарт и равновесие не качнулось ни в ту, ни в другую сторону, Илло, мой телохранитель, был отправлен на помощь Морталю. В Ясень.
Они отменно поработали. Мой соглядатай писал, что в городе мятеж. Когда-то мне показалось забавным, что вдохновителя бунта примут за жениха Золотоглазой. И полезным — без сомнения. Теперь что-то менять уже поздно. Только отозвать Илло — он еще может пригодиться. Я протянул письмо Керин:
— Тебе придется вернуться в Ясень. Там убивают твоих друзей. Деньги, войско, все, что тебе нужно…
— Нет. Тогда это примут за вторжение.
— Мне очень жаль.
Керин заглянула мне в глаза.
— Ты был прав, ища доказательств. Вера слепа. В Ясене я выбирала в войско не тех, кто в меня верил, а тех, что станут сражаться с Незримыми. Даже когда меня не будет.
Закусила губу. Резко повернулась и пошла вверх по улице. Я поднял измятый цветок. Прошлого не исправишь. А будущего пока нет. И я должен выбирать. Не так, как хотят мои родичи, или Керин, или Незримые. Это мой выбор, и я, рыцарь Горт, делаю его сам.
Глава 17
Керин снился сон.
В этом сне она бежала босая по топкому берегу, уходя от погони. Стебли ломались с противным чмоканьем, вминались в грязь. Ядовито-желтый сок брызгал на рубок, на отводящие стебли исцарапанные руки. Неохотно расступалась стена черно-зеленых камышей, синей осоки и коричневого аира. Высоко у плеч качались, осыпая пыльцой, белые соцветия таволги, хлестали по ногам сочные стебли болотного лотоса, липли к телу мясистые листья и мелкие желтые цветы. От их сладкого трупного запаха кружилась голова, а липкие вкрадчивые касания вызывали отвращение…
Керин бежала, насколько это было возможно в хлюпающей жирной грязи с переплетением стеблей и корней. Один раз она угодила ногой в их холодный скользкий клубок, почувствовала, что вязнет, и рванулась с ужасом, удивившим ее саму. Вырвалась, упала, вскочила и опять побежала, давя цветы…
Она помнила, что торопится в Ясень, и должна была взять правее, но погоня спутала планы, и пришлось нырнуть в тростники и бежать без дороги и без надежды на спасение. Хорошо еще, что у Прислужников не было — не могло быть! — собак. А так заросли укрыли ее и, может быть, еще удастся выбраться.
И дойти в Ясень не позже рассвета…
Керин по колено стоит в бурой вязкой воде, а за стеной ярко-зеленых трав открывается овальное, стиснутое посередине озеро. Широкие серпы аира забрели далеко, на их верхушках покачивались синие стрекозы…
Она не могла войти глубже: илистое дно затягивало — пришлось поплыть сразу от берега. Разгребала ряску, боясь запутаться в траве, холодно цеплявшей за ноги, норовившей вместе с отяжелелым рубком утащить на дно. А может, это водяной?
Стало так страшно, что она хлебнула воды и, бултыхаясь и кашляя, замерла. Сердце отчаянно колотилось, от бьющих рук разбегались круги, брызги летели с пальцев, с тяжелых, как водоросли, волос.
"Доплыву, — твердила она, задыхаясь, — доплыву".
Уже на середине озера она углядела долбленый челн, внезапно скользнувший из тростника у другого берега. В челне стоял, умело правя шестом, рослый паренек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});