Роджер Желязны - Девять принцев Амбера

Наконец послышался треск рвущейся ткани, и я вытащил из середины — ура! — сухую солому. Я сложил ее небольшой кучкой, а рядом положил клочья льна в качестве дополнительного топлива, если оно понадобится. Чем меньше дыма, тем лучше. Он только привлечет внимание, если вдруг мимо пройдет стражник. Однако, это маловероятно, потому что пищу мне уже принесли, а кормили здесь один раз в день.

Я зажег последнюю драгоценную спичку и заставил с ее помощью разгореться спичечный коробок, в котором она лежала. Горящий коробок я положил на солому.

Почти что ничего не вышло. Солома оказалась более мокрой, чем я предполагал, хотя я и достал ее из самой середины матраса. Но в конце-концов и в ней затеплился трепетный огонек. Для этого мне пришлось сжечь два пустых коробка, и я был очень рад, что догадался не выбросить их.

Швырнув в огонь третий пустой коробок, я выпрямился, держа солому в руках на полотне и уставился на картину.

Стена осветилась, когда пламя поднялось выше, и я сконцентрировался на башне и начал вспоминать ее. Мне показалось, что я услышал крик чайки. Подуло свежим прохладным бризом, напоенным солоноватым запахом моря, и по мере того, как я всматривался, картина постепенно становилась реальным местом.

Я бросил загоревшееся полотно на пол, и пламя утихло на минуту, затем разгорелось с новой силой. Все это время я ни на секунду не отрывал глаз от рисунка.

Волшебная сила все еще оставалась в руках великого, сумасшедшего Дворкина, потому что вскоре маяк стал таким же реальным, как и моя камера. Затем он стал единственной реальностью, а камера — всего лишь Отражением за моей спиной. Я услышал плеск волн и ощутил ласковое прикосновение полуденного солнца.

Я сделал шаг вперед, но нога коснулась не огня.

Я стоял на скалистом песчаном уступе маленького островка под названием Кабра, на котором расположился большой серый маяк, освещавший водный путь для кораблей Эмбера по ночам. Эмбер остался в сорока трех милях дальше, за моим левым плечом.

Я больше не был узником.

10

Я подошел к маяку и взобрался по каменным ступеням, ведущим к двери его западного входа. Высокая, широкая, тяжелая дверь была водонепроницаемой. К тому же она была заперта. Позади примерно в ярдах трехстах, находилась небольшая бухта. В ней были привязаны две лодки. Одна

— обычная, весельная, другая — легкий парусник с кабиной. Они мягко покачивались на волнах, и на них светило яркое красивое солнце. Я остановился ненадолго, любуясь на них. Прошло так много времени с тех пор, как я видел что-либо подобное, да и вообще что-либо, что эта обычная картина показалась мне фантастической, и я с трудом подавил рыдание, готовящееся вырваться из груди.

Я отвернулся и постучал в дверь.

После того как, по моим расчетам, прошло довольно много времени, я снова постучал.

В конце-концов внутри кто-то завозился, а потом дверь распахнулась, заскрипев на ржавых петлях.

Жупен, хранитель маяка, смотрел на меня, как бы изучая, налитыми кровью глазами и изо рта у него пахло виски. Он был примерно пяти с половиной футов ростом, но такой согбенный, что напоминал мне Дворкина. Борода была такой же длины, как у меня, поэтому, естественно, казалась длиннее, и она была пепельно-серого цвета, если не считать нескольких желтых пятен у самых пересохших губ. Кожа была пористая, как апельсиновая кожура, а ветер и солнце так обветрили и сожгли ее, что она напоминала приятный цвет старинной мебели красного дерева. Как и большинство плохо слышащих людей, он говорил очень громко.

— Кто вы? Что вам нужно?

Ну, раз уж я настолько неузнаваем в теперешнем состоянии, то не помешает сохранить инкогнито как можно дольше.

— Я — путешественник с юга, и совсем недавно потерпел кораблекрушение, — сказал я как можно более жалобным тоном, — Много дней меня носило по волнам; мне повезло и я ухватился за большой кусок дерева, и вот вынесло сюда, на этот берег. Я проспал на песке все утро. Только что я пришел в сознание и нашел в себе достаточно сил, чтобы встать и подойти к этому маяку.

Он сделал шаг вперед и взял меня за руку, второй рукой обнимая за плечи.

— Входи, входи же, — говорил он. Обопрись на меня. Ну ничего, ничего, все обойдется. Пойдем со мной.

Он привел меня в свои комнаты, в которых царил на удивление страшный беспорядок. Они были завалены старыми книгами, картами и всевозможными навигационными приборами. Он и сам-то не очень твердо держался на ногах, поэтому я старался наваливаться на него не очень сильно, достаточно только для того, чтобы поддержать его в убеждении, что я полностью истощен. С этой же целью я с трудом оперся о косяк двери.

Он подвел меня к своей койке, помог прилечь и ушел запереть дверь и приготовить мне что-нибудь поесть.

Я снял ботинки, но увидев свои ноги, счел за лучшее надеть их опять. Если бы я действительно долго плавал в море, я нипочем бы не был таким грязным. Мне не хотелось, чтобы он сразу же уличил меня во лжи, поэтому я натянул на себя одеяло и с удовольствием растянулся на постели.

Жупен быстро вернулся с кружкой воды, кружкой пива, большим куском говядины и толстым ломтем хлеба на деревянном подносе. Одним взмахом руки он скинул с маленького столика все, что на нем лежало, потом ногой придвинул его к кровати. Он поставил на него поднос и велел мне угощаться.

Я не заставил себя упрашивать. Я набил себя до самого горла. Я пожирал пищу. Я съел все, до чего мог дотянуться, а дотянулся я до всего, что попалось мне на глаза, уж будьте покойны. Я выпил обе кружки.

Затем я почувствовал, что смертельно устал. Жупен кивнул головой, когда увидел, что у меня слипаются глаза, и посоветовал мне вздремнуть. Прежде чем я понял, что произошло, я уже провалился в сон.

Проснулся я уже ночью, и чувствовал себя значительно лучше, впервые за много-много недель. Я встал, прошел по помещению и вышел наружу. Было холодновато, на кристально-чистом небе горели миллионы звезд. Вспыхнул, бросив отсветы мне на спину, огонь на вершине башни, потом потух, потом опять полыхнул на мгновение. Вода была весьма прохладной, но я должен был привести себя в порядок. Я тщательно вымылся, постирал и выжал одежду. Это заняло примерно час. Затем я вернулся на маяк, повесил вещи на спинку престарелого стула, забрался под одеяло и опять заснул.

Наутро, когда я проснулся, Жупен был уже на ногах. Он приготовил мне весьма плотный завтрак, и расправился с ним так же легко, как и с вчерашним ужином. Затем я одолжил у него бритву, зеркало и ножницы и как сумел побрился и подстриг себе волосы. Потом я опять выкупался и когда одел свою чистую просоленную морем одежду, я почти чувствовал себя человеком.