Николай Басов - Игра магий

Но заметной ошибки она все же не совершила, не уронила ни одну из булав, пока те не стали грузно шлепаться на грязный песок, когда она повернулась к зрителям и вытерла пустыми уже руками пот с лица. Вышло так, что, когда она сделала полтора шажка в сторону, даже булавы хлопнулись одна на другую ровной кучкой — настолько точно она, оказывается, сработала. В прежней-то компании бродячих развлекателей это считалось весьма неплохим результатом, в этом был жонглерский шик, показатель выучки и едва ли не подлинного мастерства. Но на гладиаторов это не произвело впечатления.

— А теперь, — прокаркал нобиль, что пил с Модро вместе, — покажи, как ты кидаешь ножи.

— Бросковых ножей здесь нет.

— Да неужто без ножей ходишь? — делано удивился ланиста, и тогда Нашка вдруг осознала, что он ее не любит. — А тот, что у тебя на поясе?

— Он не для броска по мишеням.

— Тогда попробуй сравниться с моими бросальщиками дротиков.

Они выставили три доски как мишени, притащили пучок дротиков, небольших, в ярд длиной, но они для Нашки были все же чуть великоваты, может быть, так было сделано нарочно. И из гладиаторов стали поочередно выходить разные ребята, стали показывать свое умение. Нашка смотрела, смотрела, потом выбрала себе три дротика получше и поострее и вогнала их все три разом в мишень так тесно и сильно, что доска раскололась.

— Не-эт, я все же не понимаю, — заблеял полупьяный богатейчик, — если вот, предположим, она и лучший из твоих… Неужто она лучшего убьет и успеет увернуться от встречного броска?

— А мы сейчас проверим, — хмуро возвестил Модро. Кажется, Нашка что-то ему портила…

Может, этот вот… заказчик явился, чтобы потребовать себе пару гладиаторов для развлечения гостей на вечеринке, может, и без оговоренного смертельного исхода? А сейчас Нашка отчетливо демонстрировала, что ученики крювского ланисты не стоят тех денег, что за них требовалось заплатить? Что они в общем-то были вторым сортом в своем ремесле, не лучшими, которых можно потребовать?

На этот раз задача была чуть сложнее, чем просто попасть в центр мишени. На расстоянии двадцати шагов, тоже немалом расстоянии для некрупной Нашки, выставили мишени, обращенные друг к другу. И выдали по дротику.

Первым против Метательницы выступил не очень молодой, но еще очень крепкий и жилистый гоблин с татуировкой на лбу. Татуировка была, кажется, гноллская, по крайней мере, руны были похожи на те, что Нашка видела на некоторых амулетах гноллов. Они встали напротив друг друга, гоблин отошел от своей мишени чуть в сторону и шагов на пять назад, Нашка почти оперлась на треножник, на котором висела некрупная, избитая деревянная кругляшка. Модро и его гость встали посередине, чтобы получше все видеть, гладиаторы довольно отчетливо болели за своего, видимо, он пользовался среди них уважением.

— Начинайте по моей команде, — почти по-ярмарочному крикнул ланиста. — Раз, два, три…

Гоблин, который бросился вперед, чтобы усилить и ускорить бросок, лишь занес руку, а дротик, пущенный Нашкой, уже со стуком воткнулся в мишень, условно обозначающую ее врага. Деревянный хвостик его дрожал от сильного удара.

— Как это? — не понял пьяный богатей. — Этот ведь еще не замахнулся толком…

И даже Модро ничего не увидел — настолько быстро все произошло. Поэтому он потребовал повторить, уже с другим противником. Против Нашки выступил Хаттах, тот умел неплохо бросать ножи, но вот как он обращается с дротиками, она не знала, вернее, не была вполне уверена, что он умеет использовать возможности именно этого оружия. И на этот раз разбегаться и отходить от мишени им не разрешили.

Нашка с Хаттахом встали друг против друга, по требованию богатенького клиента они должны были положить дротик к ногам. Хаттах смотрел на Нашку, и вдруг улыбка сползла с его лица, она даже мельком подумала — уж не удумал ли он чего дурного, например, промазать мимо мишени, зато — прямо ей в сердце? Но расстояние было такое, что она не сомневалась — успеет уйти, даже если что-то подобное ее прежний приятель и задумал на самом деле.

— Готовы?… Давай!.. — закричал на этот раз безо всякого счета богатейчик.

Нашка подбросила свой дротик ногой, чуть за спину, чтобы сэкономить время на замахе, и успела развернуться так, что ее бросок вышел на удивление сильным — будто скрученная коса большого боевого «скорпиона», туго завернутая до скрипа и треска рамы, развернулась, поддавая движение заряженной стреле… Ее дротик ударил в мишень так громко, словно попал в барабан.

А когда стало ясно, что ее дротик воткнулся строго в серединку «яблока» и все повернулись к ней, увидели, что Нашка держит дротик Хаттаха… Просто-напросто перехватила его в полете за древко у самого наконечника. Для любого понимающего это было очень достоверным свидетельством: если бы даже этот бросок был пущен в нее — она бы все равно успела блокировать его, не получила бы малейшей царапины от острия. Это было более высокое искусство, чем умение уходить, уворачиваться от такого броска.

Вот тогда-то все и завертелось, быстро, так что даже Нашке было трудно все разом улавливать. Толстячок, возможный клиент Модро, вдруг разорался, что ему предлагают явных олухов, потому что какая-то уличная бродяжка обыгрывает их по всем статьям, сам ланиста вначале сдерживался и, кажется, пробовал объяснить этому наглецу, что Нашка вообще-то не бродяжка, а явилась к ним в город с бандой жонглеров, которые тоже были тренированы выше всякой меры… А потом тоже заорал на этого как бы нанимателя, что он не позволит так говорить о своих, и если он ни хрена в боевых искусствах не понимает, тогда… Одновременно он орал на своих бойцов, чтобы они поскорее эту самую клятую Нашку выставили, потому что нечего ей тут делать, и вообще…

Кто-то из самих гладиаторов порывался надавать Нашке по шее, только более разумные не позволили, удержали, хотя сама Нашка при этом дротик из рук не выпускала, лишь оглядывала лица всех этих здоровенных и выбирала, кого следует в первую очередь уконтрапупить, чтобы остальным хоть чуть стало бы страшно… Да, она действительно была готова в тот миг драться со всеми разом, даже сама после удивлялась — и что на нее нашло?

А нашло на нее отчаяние и редкое по силе ощущение одиночества, бездомности, покинутости и ненужности своей… В общем, она была готова драться и умереть здесь, сейчас, потому что стало ей как-то очень уж резко и отчетливо понятно, что ничего с ней хорошего уже быть не может. Не будет она ни с кем больше в жизни делить кусок сухаря, глоток воды или пива из общей кружки, не будет сидеть за костерком и слушать чьи-нибудь рассказы о прошлой жизни, а может, даже и рассказывать о своем пережитом ей больше уже будет некому, кроме случайных собутыльников в трактире Сапога, которым на все ее признания — плевать… Как-то очень ей в тот миг стало плохо.