Андре Нортон - Волшебница Колдовского мира

— Слушайте, — заговорила я шёпотом. Я не желала вести мысленный разговор, поскольку в этом месте, пропитанном колдовством, мысленное прикосновение могло прозвучать как гром гонга.

— Я далеко не всё рассказала вам. Эскор трещит, давно уже разорванный колдовством. Большая часть тех, кто в этом повинен, поглощены тёмными силами, которые они же сами и вызвали. Другие ушли через Ворота в другие миры и время, но на них до сих пор лежит проклятие за то, что они сделали в далёком прошлом. Мы ничего не знаем о Хилэриэне. Я не думаю, что он принадлежит Тьме, иначе он не мог бы управлять Голубым Огнём. Но ведь были и такие, кто не следовал ни добру, ни злу, а только своему любопытству, и творили зло в поисках знаний. Теперь мы сражаемся за жизнь Эскора, а я нечаянно способствовала возобновлению древней войны, когда неосторожно творила заклинания и нарушила древнее равновесие. И я ещё раз нанесла вред уже другой, совсем недавно, и не хочу взваливать на себя ещё и третий груз вины, приведя обратно одного из магов прошлого, который может испортить всё, за что боролись мои братья и наши боевые друзья. Хилэриэн знает слишком много, чтобы взять его в Долину. Надо узнать о нём побольше, прежде чем мы сможем поверить ему.

— У нас мудрая дочь, — сказала мать. — А теперь рассказывай побыстрее, о чём умолчала раньше.

И я рассказала, не упуская ничего, о своём участии в планах Динзиля и о том, что случилось дальше. Когда я замолчала, мать кивнула.

— Теперь понятно, почему ты подозреваешь Хилэриэна. Но… — Она как бы прислушалась, и я поняла, что она пытается установить контакт с Хилэриэном, разыскивая его среди лабиринтов замка.

— Так… — Её обращённый внутрь взгляд стал обычным, и она обратилась к нам. — Не думаю, что нам стоит бояться его отношения к нам. Время в том и в этом мире, видимо, очень различно. Даже больше, чем мы думали. Ах, как тяжело человеку видеть, что его мир пропал, хотя сам он ещё здесь, на родной земле. Я вот думаю… Скажи-ка, дочь, ты в самом деле считаешь, что Хилэриэн может угрожать тому, что нам дорого?

Я, вспомнив Динзиля, отбросила сомнения и сказала:

— Да.

Мать, казалось, не была в этом убеждена. Она открыла нам свои мысли, и я могла прочитать, хотя бы частично, то, что она узнала от Хилэриэна. Там были такая боль, такое отчаяние, что я вздрогнула и телом, и мозгом и закричала, что не хочу больше ничего знать. Мать отпустила мой разум.

— Как видишь, — сказала она, — его занимают собственные мысли, и они таковы, что их нелегко нарушить. Если мы уйдём…

— Так давайте уйдём, — сказала я. Во мне поднялось горячее желание поскорее уйти из этого места, принадлежащего Хилэриэну, и выкинуть из головы все мысли о маге — если мне удастся закрыть разум от этих мыслей. Мне хотелось повернуться и бежать со всех ног, словно за мной гнались серые, люди-волки.

Однако мы уходили спокойным шагом, потому что с нами была Айлия. Я стала думать о ней и о том, что нам с ней делать. Если вапсалы ещё остались в посёлке, мы можем разбудить её спящий мозг и оставить девушку неподалеку, сотворив, может быть, кое-какие чары, которые закроют для неё недавнее прошлое, и она забудет о нашем путешествии, как о быстро улетучившемся сне. Но если набег действительно положил конец племени, нам придётся взять её с собой в Долину, где Дагона и её народ примут её под защиту.

Отец оставил одну из сумок с пищей и водой на полу, а другую повесил на плечо. Мы с матерью повели Айлию. Когда мы вышли, я тоже заметила перемену времени: я вошла сюда в самый холодный месяц зимы, а выходила под теплое весеннее солнце месяца Хризалид. А ведь прошло, по моим расчётам, всего несколько дней.

Снег, лежавший на большой площади, уже исчез. Несколько раз мы вспугивали весёлых ящериц и других мелких животных. Одни замирали, глядя на нас круглыми настороженными глазами, другие поспешно исчезали.

Я с некоторой опаской шагала по лабиринту улочек и дорог, потому что плохо помнила, как мы шли через крепость. После того, как мы дважды оказались перед глухой стеной, я высказала свои опасения вслух.

— Нет дороги? — спросил отец. — Но сюда же ты прошла без затруднений, так?

— Да, но тогда меня притягивала Сила. — Я не помнила, как мы с Айлией шли. Казалось, дорога была очень лёгкой и простой от тех внешних ворот, где резные стражи подавали голос во время ветра, и я совершенно не помнила этих запутанных переходов и переулков.

— А что если это защита крепости? — спросила я вслух.

Мы остановились перед последней стеной, где проход, выглядевший так обещающе, оказался вдруг наглухо закрытым. Вокруг нас стояли дома с голубыми камнями над дверями и зиявшими окнами, и что-то вокруг них холодило сердце, как зимний ветер холодит тело.

— Наваждение? — Отец удивился.

Мать закрыла глаза. Я знала, что она осторожно пользуется мысленным поиском. Я рискнула последовать её примеру, всё время опасаясь коснуться нити, связывающей нас с Хилэриэнм.

И мой разум узнал, что глаза действительно обманывают меня. Симон Трегарт был прав: на это место была наложена колдовская иллюзия, и стены вставали там, где их не было, открытые места на самом деле были заняты. Закрыв глаза, мы как бы увидели другой город, поставленный на тот, который был раньше. Причины этой иллюзии я не могла понять, потому что это были не новые чары, поставленные Хилэриэном, чтобы сбить нас с толку. Это колдовство было очень старым, обтрёпанным и износившимся почти до основы.

— Я вижу! — резко сказал отец. Он тоже переключился на другое зрение. — Так… Мы идём сюда.

Сильная рука схватила мою руку, в то время как я и мать держали под руки Айлию; связанные таким образом, мы стали разрушать чары города, потом мы закрыли глаза дневному свету и подчинились нашему внутреннему зрению.

Мы вышли на улицу, спускавшуюся к толстой внешней стене, и я узнала её. По ней мы шли, когда спасались от пиратов. Я дважды открывала глаза, чтобы проверить, действуют ли ещё чары наваждения, и каждый раз видела тупиковую улицу или стену дома или часть стены, так что спешила зажмуриться и продолжать наш путь.

Человек, не имеющий подобного дара, не смог бы победить этого колдовства. Мы в этом убедились, когда дошли наконец до ворот. На расстоянии вытянутой руки от входа на земле лежал воин, раскинув руки, будто хотел дотянуться до свободы, которой так и не увидели глаза. Это был рослый мужчина в кольчуге. Его грубые волосы были заплетены в косы. Богатый шлем валялся в стороне. Лица человека не было видно, и я была рада этому.

— Салкар! — Отец наклонился над телом, но не касался его.

— Не думаю. Во всяком случае, не из того племени, которое мы знаем, — возразила Джелит. — Наверное, это из твоих пиратов, Каттея.