Далин Андреевич - Слуги Зла

Все, буквально все, с кем мне доводилось говорить на эту тему, упоминали Темного Владыку, короля орочьего государства, и всех прочих – рабов Тьмы. Все описывали упомянутое государство, как мир, где царит принуждение и жестокость, стадная злоба и отсутствие всякой индивидуальности, тупая военная мощь. И все это оказалось нелепой ложью.

Никакого Владыки, ни темного, ни светлого, у аршей нет и в помине, как нет и идеи государства. Их поселения, обитаемые кланами, устроенными, как непомерно разросшиеся семьи, всегда контактировали друг с другом, как независимые соседи, легко объединяясь общей идеей, если аршам как расе грозила опасность от чужаков. Но они никогда не знали и не переняли от людей политики, не знали дипломатии, не знали торговли в человеческом смысле. Любой арш, по моим наблюдениям, может относиться к другому аршу, только как к родичу или соседу, иногда – как к дальнему соседу. Это чем-то напомнило мне поведение волчьих стай, маленьких и разрозненных в сытое время года и сливающихся в громадный охотничий отряд голодной зимой, когда нужно долго преследовать не менее огромное оленье стадо.

Арши как будто стремятся не обременять себя имуществом. Все громоздкое и ценное всегда принадлежало клану на общих правах; личные вещи часто обменивались или дарились, от них избавлялись с удивляющей человека легкостью. Мои друзья искренне недоумевали по поводу человеческой прижимистости: им казалось естественным делать общие запасы для клана, но глупым и гнусным – запасать непомерные богатства только ради статуса для себя лично. В этом вопросе сходились много повидавший Паук, юный Задира и Клык, ставший вожаком и не шевеливший даже пальцем для обзаведения какой-то особо престижной собственностью. Иметь еду и не разделить ее с голодным родичем казалось аршам выше разумения – с некоторых пор мне тоже так кажется.

Бесспорно важной материальной ценностью в сообществе аршей считается лишь оружие и произведения их малопостижимого для эльфов и людей искусства. Даже в моей компании нашлись в высшей степени творческие личности, к примеру, Паук с его странной способностью образовывать натянутым между пальцами шнурком какие-то символические фигуры или Клык, любитель дикой скульптуры из дерева и кости. Пребывая в задумчивости, Клык резал боевым ножом странные вещицы, о которых забывал сразу, как отвлекался – обычно их уносили дети или они просто терялись. Только раз, когда во время передышки в горах он подобрал причудливый корень и за ничтожно малое время превратил его в уморительную и совершенно одухотворенную фигурку, я не выдержал и выпросил ее себе. Мои друзья потешались, когда я засовывал ее в торбу – Задира уверял, что я впадаю в детство – но потом привыкли к этой статуэтке в нише над моей постелью. Фигурка изображала чудное существо: тощее, вертлявое, с костлявыми подвижными руками, заломленными каким-то танцевальным па, с гримасничающей рожицей и высунутым кончиком раздвоенного языка. В ней было столько живого движения, что она, казалось, слегка меняет позу, когда наблюдатель отводит взгляд. В Пуще это назвали бы орочьим колдовством; я часто слышал об искаженных изваяниях, сооружаемых орками из чистой злобности – деревянная шуточка Клыка точно подходила под это определение, только ни один из жителей Пущи не согласился бы, что злобность тут не при чем.

Рисунок привлекает аршей меньше, музыка еще меньше. Я думаю, дело в устройстве их глаз, иначе, чем эльфийские и людские, различающих цвета, и ушей, до того тонко настроенных, что даже прекрасная музыка казалась им раздражающим и дисгармоническим шумом. Я видел, как мои друзья наслаждались чем-то, что доносила до них, но не до меня горная тишина. "Слышишь, как камни поют?" – спрашивал у меня кто-нибудь в дальнем закоулке пещеры – а я, напрягая слух изо всех сил, слышал только мертвую подземную тишь, нарушаемую шорохом нашего дыхания. Из-за несовершенства моего слуха меня не отпускали бродить по пещерам в одиночку; друзья присматривали за мной, как за убогоньким, обделенным элементарными дарами природы.

Отсутствие индивидуальности – еще одна фантазия людей, для которых все арши выглядят на одно лицо. Справедливости ради надо заметить, что люди глазами аршей тоже слабовато отличаются друг от друга. В действительности, личность в мире под горами уважаема и ценима, а личный опыт, особенно хорошо изложенный, со временем становится достоянием клана. Арши любят рассказывать истории; рассказчик – чрезвычайно важная особа, а меткое слово приравнивается к сокровищу. Байки и предания запоминаются и записываются с одинаковой бережностью, слушанье историй у костра или камина – любимое времяпрепровождение в часы, свободные от забот. Когда-нибудь потом я, надеюсь, составлю сборник удивительных рассказов, услышанных от аршей за эту зиму, благо теперь я довольно легко пишу на их языке – странными знаками, каждый из которых обозначает не звук, а целое понятие.

Что же до жестокого принуждения, то оно в мире аршей невозможно в принципе. Мои товарищи имеют совершенно нечеловеческие понятия о власти, если применительно к ним вообще можно говорить о власти как таковой. У них нет титулов, нет статуса – кроме личных прозвищ, отмечающих самые значительные события в жизни, и названия "Господин Боя" или "Госпожа Боя", как называют прародителей клана, отвоевавших новые земли, или, в шутку, особо любимых и отважных. Арши каким-то непостижимым чутьем чувствуют силу и разум потенциальных вождей – место вожака не передается по наследству, на него не избирают, отношения выстраиваются сами собой, как высыпанные горошины сами собой образуют конусообразную кучу. Ни люди, ни эльфы так не могут.

Я наблюдал, как работает эта странная способность. До прихода под Теплые Камни Клыка с друзьями вожаком этого клана был Нетопырь. После битвы за мост он стал постепенно сдавать полномочия и, в конце концов, превратился в кого-то вроде военного советника при Клыке. Я пытался спросить у него, не чувствует ли он себя оскорбленным или униженным, не хочет ли вернуть свое прежнее место, на что он долго, пораженно меня разглядывал, а потом сказал:

– Ты, Эльф, наверное, еще не в себе. Я что, по-твоему, совсем не соображаю, что клану лучше? Клык на самом деле должен меня обнюхивать первым – так что мне, снова выставить себя идиотом? Я и так уже один раз сдурил.

Тогда я спросил Паука, не считает ли он, что Клык Нетопыря опустил. Паук поразился ничуть не меньше и возразил:

– Как можно кого-то опустить ниже того места, которого он по жизни занимает? Клык считает, что Нетопырь для своего возраста очень крутой; у него старшие родичи погибли – так он на себе волок больше, чем мог. Теперь Клык ему вместо старших, вот и все.