Роберт Ирвин - Арабский кошмар

– Конечно, вы – не Мессия. Вы всего лишь бедный паломник, хотя по приезде в Каир и встретились с Джанкристофоро Дориа, который, признаем это, был, как и вы, шпионом, работавшим на нас, а потом сгинувшим в Цитадели. Да и самого вас водили в Дом Сна – якобы для того, чтобы лечить от недуга. Затем, примерно в то же время, вас соблазняет Зулейка, сия сука из преисподней, вы случайно знакомитесь на улице с Йоллом, а на холме, по дороге в Цитадель, встречаетесь с Эммануилом. Так вот, друзья они или враги, нам все эти люди известны.

Монах равнодушно смотрел на Бэльяна. Мерная поступь не прекращалась, Бэльяну хотелось расплакаться и признаться, но признаваться было не в чем.

– Ну и что? Что с того? Я никого из них не искал. Это просто случайность.

– Случайность! Случайность! Слишком много случайностей! Ну да ладно… вы слышали что-нибудь об Арабском Кошмаре?

– Да, но до сих пор не понимаю, что это такое.

– Предание гласит, – начал Йолл, – что давным-давно, в Аравии, Кошмар был запечатан в бутыль…

Но тут его перебил Корню:

– Это только предание.

Йолл снова заговорил:

– Другие утверждают, что Лазарь…

Но Корню вновь его оборвал.

– Эта история мне тоже известна, и происходит она из того же источника.– Он вновь принялся задавать Бэльяну свои риторические вопросы.– Весь город только и говорит, что об Арабском Кошмаре, а что это такое?

– Не знаю.

– И Йолл не знает, и никто из присутствующих здесь, кроме меня, а я знаю, потому что собственными незатуманенными глазами видел, как он миазмами выползает из Дома Сна. Его исторгает своим дыханием Кошачий Отец. Он сидит в своей дьявольской синагоге и устраивает дела – встречи, непостижимые чудеса, повторения, – опутывая своей чудовищной паутиной весь город. Еще совсем недавно люди говорили о работе и женах, пасли скот и пекли свой хлеб. Они осязали жизнь своей кожей, которой всегда могли ощутить и солнце, и воздух. Ныне же они шарят в глубине своих немытых тел в поисках спрятанных сокровищ и разговоры ведут только о снах да видениях.

То, что поставлено на карту между мной и Кошачьим Отцом, есть не борьба между исламом и христианством – думаю, Кошачий Отец испытывает к исламу не меньшее презрение, нежели к нашей вере, – а борьба между губительной заразой, что исходит от жизни, обращенной вовнутрь самой себя, и Истиной, которая дарует нам свободу. Я пришел бороться с Восточным Сном. В снах нет никакого чуда. Каждый идиот может видеть сны, пока Кошачий Отец и его ставленники, Веселые Дервиши, превращают нас всех в обезьян. Полки Алям аль-Миталя с Кошачьим Отцом во главе маршируют по улицам, а люди бездействуют, оцепенев в кошмаре самопостижения, которое ведет их сквозь сон во сне в поисках человека, что бродит в поисках человека. Сей безумный ересиарх присвоил себе Божью прерогативу на бесконечность, но я-то знаю, что Христа распяли на горе под названием Голгофа. Не распяли его внутри наших черепов. Искупления грехов в снах не заслужить. Каждый сон с его толкованием, каждый сон, в коем видится его толкование, на целый период времени отделяют нас от спасения души. Веселые Дервиши пустили слух, будто в армянском квартале есть цирюльник, который бреет каждого жителя квартала, кто не бреется сам, и уговаривают всех сходить и посмотреть на этого чудо-брадобрея. Но может ли сей человек поведать нам хоть что-то о бритье или о чем-то другом? Каирцы попросту впали в детство.

Человек бреет каждого жителя квартала, кто не бреется сам. Он бреется, потом не бреется, потом снова бреется. То видишь его, то не видишь. Детские прятки! А еще есть коробочка, которую дает людям эта желтая шлюха Зулейка – наверняка выполняя указания своего отца.

– Отца? Кто это?

– Кошачий Отец.

Трудно было сказать, кто больше изумлен – Бэльян, прокаженные или монах.

– Вы не знали? У него, можно сказать, даже две дочери.– Потом, заметив, что с уст Бэльяна готово сорваться множество вопросов, Корню сделал знак Йоллу.– Йолл, расскажите эту историю.

Йолл поперхнулся, нагнулся, выпрямился, взмахнул рукой и начал:

– История такова. У Кошачьего Отца была, да и есть, дочь, известная как Зулейка. После смерти Зулейкиной матери Кошачий Отец начал опасаться за безопасность дочери, ибо знал, что тайные планы, которые он вынашивал уже тогда, привлекут к его домочадцам внимание опасных и могущественных врагов. Поэтому он заключил дочь в потайную комнату на верхнем этаже Дома Сна, и с того времени ее имя больше никогда не произносилось прилюдно. Виделись с ней только он да верный немой слуга. В такой тайне держалось ее существование, что Майкл Вейн заподозрил о нем лишь после того, как прожил в доме много месяцев. Отец и слуга ее навещали редко, и, будучи девочкой одинокой, а также дочерью своего отца, она придумала странный, а в конечном счете и опасный способ развлечься.

Она сотворила эйдолон, вызвала в воображении мысленный образ маленькой девочки. Эйдолон она нарекла Фатимой, и Фатима стала ей подругой детских игр и наперсницей в ее одиночестве. Невидимые друзья есть у многих детей, но Зулейка была необычным ребенком, и по мере того, как она ежедневно сосредоточивалась, Фатима делалась все более зримой и осязаемой, пока наконец не стала присутствовать в комнате, независимо от того, хотела Зулейка с ней играть или нет. Даже Кошачий Отец и слуга могли ее видеть, и у Фатимы начала проявляться собственная индивидуальность. В отличие от импульсивной, легкомысленной Зулейки, Фатима была девочкой замкнутой и угрюмой. Нередко эйдолон отказывался играть с Зулейкой и только сидел, задумчиво ее разглядывая. И вот, когда Зулейка стала жить в одной комнате с подружкой, которая не желала или не могла с ней общаться, одиночество ее усугубилось, и она начала искать спасения в себе самой, в причудливой внутренней жизни, питаемой уединением и обузданными страстями. Любой человек, кроме ее отца, понял бы, что она медленно сходит с ума.

Так продолжалось до той поры, пока не появился Майкл Вейн. Даже после того, как он осознал, что существует некая потайная комната, и установил ее местонахождение в доме, найти правильный путь туда он был все еще не в состоянии. По этой причине он, к изумлению и восторгу двух девочек, и спустился в комнату по вентиляционной трубе. Познакомившись с ними, Вейн стал регулярным и тайным гостем. Они вместе играли, кокетничали друг с другом и вели бесконечные разговоры. Зулейка, которая отчаялась было встретить какого-либо мужчину помимо отца и его немого слуги, начала смотреть на этого негодяя Вейна влюбленными глазами.

Увы! Вейна интересовала только ее сдержанная, замкнутая «сестренка», и по мере того, как Зулейка это осознавала, развитие безумия в ней ускорялось. Она страстно желала найти утешение в обществе других мужчин и умоляла Вейна отыскать выход из комнаты. Фатима, которая родилась в комнате и даже представить себе не могла, какова жизнь за ее пределами, просила о том же. В конце концов Вейн, коему уже снились тайные экскурсии с двумя девочками – или юными дамами, в коих они стремительно превращались, – научил их как-то вечером подниматься по вентиляционной трубе. Той же ночью, ничего ему не сказав, они исчезли. Зулейка попала в дурную компанию, стала бродить по городу с марабутами и мастурбировать их во благо их семени. Фатиму же больше никто не видел – до недавних пор.