Вероника Иванова - Паутина долга

Как кубики скакали по полу? Звонко, глухо, почёсываясь рёбрами о паркетины, ворча на неуважительно относящегося к орудиям собственной удачи игрока. Что ж, Вехан, ты упростил мне задачу, разрешив костям побегать.

— «Ночное море».

Чернявый встал и, сопровождаемый Слатом, у которого, видимо, была репутация самого честного из троих человека, прошёл по залу, разглядывая отдыхающие на паркете кубики. Вернулся к столу, медленно и молча опустился в кресло, а рыжий, отвечая на вопрос в глазах блондинки, утвердительно кивнул.

Миллин опустила подбородок, почти прижав к груди, потом резко выпрямила шею, встала и, положив ладони друг на друга на уровне талии, произнесла, торжественно и внушительно:

— Я, избранная Первым голосом, объявляю присутствующему меж нами чужаку волю Круга. Ничто не должно быть предопределено. Ничто не должно быть известно до своего свершения. Ничто не должно мешать исполнению воли случая. Так было, так есть и так будет. Преступивший закон платит жизнью. Миллин ад-до Эрейя, старшина стригалей, сказала.

— Слат ад-до Рин, старшина забойщиков, согласился.

— Вехан ад-до Могон, старшина погонщиков, подтвердил.

Они вставали один за другим, серьёзные и трогательно верящие в собственное право решать. Они выглядели настолько убедительно, что не было повода сомневаться: я — покойник. И очень скорый.

Но исполнению воли случая (особенно, рассчитанной и выверенной, пусть ожидаемой в иное время и в иных декорациях), и в самом деле, ничто не способно помешать: дверь зала распахнулась, по начищенному паркету прозвенели подковки сапог патруля покойной управы, а знакомый голос обрадованно и облегчённо воскликнул:

— Вот он, этот человек!

Никогда не думал, что буду сердечно рад явлению по мою душу служек покойной управы, а вот поди ж ты... Что с людьми творят время и обстоятельства!

Совесть облегчало лишь одно: пришли за мной не по доносу, а после сурового дознания, применённого к осчастливленному мной днём парню. Видимо, лёгкость достижения победы ударила в белобрысую голову, и все мои предостережения и советы благополучно забылись, если наблюдатели из Плеча надзора заинтересовались многократными выигрышами ранее не блиставшей оными в игровых заведениях персоны. Полагаю, допрос занял не более четверти часа, и возможно, именно это обстоятельство продлило мою жизнь: как и в любой управе, в покойной каждая бумага, собирая разрешительные печати, путешествует из кабинета в кабинет строго предписанным маршрутом (и способна иной раз вовсе заблудиться и сгинуть), на что, сами понимаете, потребно время. А будь парень поупёртее и провозись с ним дознаватели подольше, до полуночи указание об аресте не было бы вручено патрулю и... Нет, о плохом думать сейчас не буду. Сейчас я бодр и весел. Насколько вообще можно быть весёлым, шагая в окружении стражников и чувствуя, как связанные за спиной руки без варежек постепенно застывают на морозе.

Но надо же оказаться таким везучим... Обыграл одного из старшин Пастушьих подворий, выслушал смертный приговор, а потом улизнул с самой плахи! И чужая алчность способна делать добро, как ни странно. Правда, на идущем рядом со мной парне лица нет: ни жив, ни мёртв от страха. Любопытно, он больше опасается наказания со стороны властей или моей мести?

Вполголоса сообщаю:

— Надеюсь, ты понимаешь, что можешь теперь навсегда забыть о пропуске?

Он вздрагивает, сбивается с шага, и так не слишком спешного, потому что по ещё пути в игровой дом патруль навещал питейное заведение и теперь солдаты с удовольствием поглощали горячительное, оправдывая себя в глазах взирающих с небес богов и ожидающего рапорта начальства тем, что согревают тела, вынужденные находиться в жестоких объятьях зимы.

— Эй, ты! Без разговоров! — Дёргает за верёвку приставленный ко мне стражник. Петли на запястьях врезаются в кожу, потом снова ослабевают и хоть ненадолго заставляют кровь шевелиться.

— Да брось, пусть треплют языками, — разрешает второй, поводырь незадачливого игрока. — У них другого развлечения, может, и вовсе не предвидится.

— Не положено, — огрызается первый, но получая в ответ укоризненное хмыканье, перестаёт обращать внимание на арестованных, и я уже совершенно ни о чём не беспокоясь, обращаюсь к парню:

— В каком по счёту доме тебя взяли?

Он несколько шагов угрюмо сопит, но всё же сознаётся:

— В четвёртом.

Я разочарованно присвистываю.

— Не удержался? Я же говорил: две-три партии, потом иди дальше... Вся работу псу под хвост.

— Извини.

— Вообще-то, за такую подставу одним извинением не отделываются. Но ты хоть денег-то выиграл?

— А толку? Они всё забрали.

— Ты ещё пожалуйся на судьбу и оплачь будущее своей несчастной сестрёнки!

Он повернул голову и посмотрел на меня, зло щурясь:

— Думаешь, я нарочно рассказывал? Чтобы тебя разжалобить?

— Нарочно, не нарочно... Мне всё равно. Особенно сейчас.

— Оно и видно.

Парень снова утыкается взглядом под ноги, словно ищет спасение в камнях мостовой.

Да, сестрёнка, скорее всего, существует. Возможно, не столь уж сильно бедствует, но известие о заключении братца под стражу с обвинением в мошенничестве с костями и возможной каторгой девицу не порадует. Кстати, ей ещё придётся заплатить немалую подать — в возмещение душевного ущерба, нанесённого мошенником честным игрокам. Хорошо, если выигранные монеты покойная управа вернёт облапошенным, а если решит оставить себе, скажем, в качестве подарка к Зимнику... Да, сестрёнке не позавидуешь: тут уж даже если не собиралась продавать дом, а придётся.

Но парня я отблагодарю. Пока только в мыслях, а потом... Может, и чем-то осязаемым. Не пожалею времени и сил, паду на колени перед Сэйдисс и испрошу у неё милости для человека, спасшего мою никчёмную жизнь, не подозревая о совершении сего благого во всех смыслах дела. Если бы не жадность и азарт, лежал бы я сейчас в тихом переулке, глотая собственную кровь перерезанным горлом, и нашли бы меня в лучшем случае наутро, а то и позже, застывшего скрюченной ледяной куклой. Вот радости бы было матушке... Бр-р-р-р!

А пока нахожусь в лапах покойной управы, можно дышать спокойно: вряд ли «пастухи» настолько самоуверенны, чтобы лезть в огонь голыми руками. Следить, конечно, будут, во все глаза, но с места не сдвинутся. Пока. Но что прикажете делать дальше? Уговорит ли Шиан свою сестру исполнить обязательства по договору? А если Риш не согласится, решится ли отдать свою порцию противоядия незнакомому человеку, почти врагу? Нет, скорее всего, забудет со страху: тёмно-синие глаза как наполнились ужасом после заявления Вехана, так больше не пускали во взгляд никаких чувств. И мне даже не в чем её винить... Так что, попрощаться с надеждой вернуть принцессе её наставника? Выходит, да. Но в сложившихся обстоятельствах и я выпадаю из круга доверенных лиц её высочества. Девочка остаётся совершенно одна. И если вспомнить, какие струи текут в её крови... Мне нужно что-то сделать. Нужно успеть. Нужно отговориться от дознавателей, вернуться домой живым и хотя бы несколькими словами объяснить Мииссар, почему не могу больше служить ей. Успеть до того момента, как «пастухи» надумают привести вынесенный приговор в исполнение. Положим, в границах Келлоса, да ещё под защитой Хиса мне ничто не угрожает, но где мэнор и где я? До тюрьмы уж точно доберусь, а там... Посмотрим.